— Хорошо, — буркнул я, оглядывая дружину. — Тогда собираемся. Выходим широким фронтом. Печенеги где-то рядом, и я хочу их достать, пока они не опомнились.

Катапульты прикрывали выход.

Дружина загудела, люди начали выстраиваться, проверяя сбрую. Я бросил взгляд на стены Переяславца. Внутри шевельнулось предчувствие.

Я стиснул рукоять топора, прогоняя мысли, и махнул рукой.

— Пошли!

Мы выступили из города, когда солнце поднялось выше, разогнав туман. Я шел впереди, слева от меня двигался Добрыня, справа — Алеша. За нами тянулась дружина, человек пятьсот, может больше, если считать новых варягов. Их шаги гудели по земле. Мы встали возле крепостной стены. К полудню мы увидели Ярополка — он шел со своими киевлянами, его светлая борода мелькала среди шлемов, а рядом шагал Илья Муромец.

— Князь Антон, — поздоровался Ярополк, подходя ближе. — Слышал, ты варягов разогнал. Быстро управились.

Я пожал плечами.

— Ждать не стал. Они были слабы, я ударил. Половина теперь со мной, остальных отпустил.

Он нахмурился, но промолчал.

— Печенегов надо бить, — сказал я, указывая на восток, где виднелись очертания их лагеря. — Бьем вместе. Широким фронтом, чтоб не ушли.

Ярополк кивнул. Мы двинулись.

Армия растянулась по полю, как сеть, готовая захлопнуться вокруг добычи. Ветер нес запах дыма и я уже видел шатры печенегов — низкие, темные, разбросанные у реки. Но что-то было не так. Ни криков, ни ржания коней, ни звона оружия.

Мы подошли ближе, и я поднял руку, останавливая войско. Лагерь был пуст. Шатры стояли, как мертвые, костры догорали.

Если это такая засада — то очень глупая.

Я шагнул вперед и заглянул в первый шатер. Пусто. Только разбросанные шкуры да пара глиняных горшков.

— Сбежали, — буркнул Добрыня, подходя ко мне. Он пнул ногой обугленное полено, и оно разлетелось в пыль. — Даже обоз бросили. Смотри, вон телеги стоят.

Я повернулся, глядя туда, куда он указывал. Несколько телег, груженных мешками и сундуками, торчали у края лагеря. Лошади были распряжены, следы копыт вели к реке и терялись в грязи. Я подошел к одной из телег, сорвал с нее покрывало — мешки с зерном, какие-то мотки веревок. Печенеги ушли налегке, бросив все, что могло их замедлить.

— Куда они делись? — спросил Алеша растерянно.

Он стоял у другого шатра.

— Смылись, — бросил я. — Почуяли, что мы идем, и рванули. Куря, видно, не дурак.

Ярополк подошел ко мне.

— Это плохо, — сказал он, оглядывая пустой лагерь. — Если они ушли, значит, готовят что-то. Печенеги не бросают добычу просто так.

— Может, Сфендослав их позвал, — предположил Илья. — Он в Киеве, поди, новую силу собирает.

Звучит логично. Печенеги сбежали, Сфендослав где-то рыщет, а мы стоим тут перед пустыми шатрами.

— Обыскать лагерь, — приказал я, поворачиваясь к дружине. — Все, что найдете полезного, тащите в Переяславец.

Глава 10

Я стоял на площади Переяславца, щурясь от утреннего солнца, которое лениво пробивалось сквозь серую пелену облаков. Ветер гнал пыль по земле, цеплялся за края моего плаща, будто хотел сорвать его с плеч. Передо мной выстроилась дружина — ряды воинов тянулись от края площади до старой часовни, где еще дымились угли вчерашнего костра. Люди молчали, только изредка слышался лязг железа, когда кто-то поправлял щит или перехватывал копье поудобнее. Я прошел вдоль строя, вглядываясь в лица: одни усталые, с потемневшими глазами после ночного боя, другие — настороженные, словно ждали, что я вот-вот прикажу броситься в новую рубку.

Добрыня стоял, скрестив руки на груди, его борода топорщилась от ветра. Он молчал, но его взгляд был тяжелым. Алеша, наоборот, не стоял на месте: то подойдет к одному из варягов, что вчера перешли под мою руку, то ткнет пальцем в чью-то сбрую, проверяя, крепко ли держится. Ярополк маячил чуть дальше, у своих киевлян, и что-то втолковывал Илье Муромцу, тыкая пальцем в сторону восточных ворот. Его светлая борода мелькала среди шлемов, как маяк в этой толпе. Я прикинул: человек пятьсот у меня, может, чуть больше, если считать новоприбывших варягов. А еще триста киевлян Ярополка. Восемь сотен, выходит. Неплохо, но для Киева? Для Сфендослава с его ладьями и печенегов с их конями? Маловато.

— Княже, — позвал Добрыня, шагнув ко мне. Его голос был хриплым, будто он полночи орал команды. — Смотри, вон те, с косами длинными, — он кивнул на варягов, что стояли чуть в стороне, угрюмо глядя под ноги. — Их полсотни, да только веры им мало. Сегодня со мной, завтра к Сфендославу переметнутся, ежели ветер переменится.

Я хмыкнул, глядя на этих рослых парней в кожаных куртках и с мечами, что больше походили на мясницкие тесаки. Но оружие у них крепкое, и рубиться умеют — я сам видел, как двое из них валили моих дружинников.

— Пусть стоят пока, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Не доверяю — не значит, что пущу их под топор. Лишние руки в деле пригодятся. А там видно будет, кто чего стоит.

Добрыня кивнул, но в его глазах мелькнуло сомнение. Я отвернулся и двинулся дальше, к своим. Мимо прошел Степан, он ворчал, что снаряды для катапульт кончаются.

Я окликнул его:

— Степа, что с припасами? Хватит на поход?

Он остановился и вытер пот со лба. Лицо у него было красное, как после бани, а рубаха прилипла к спине.