Слуги впали в ступор и еще какое-то время сверлили меня удивленными взглядами. Наверное, в их глазах я походил на призрака. Что ж, я не хотел разубеждать их в этом. Нахмурив брови, я остро взглянул на женщину и повторил:

— Я бы не прочь перекусить.

Кухарка разжала губы, розовые и влажные, как кусочки мармелада. Её щёки, напоминавшие сдобные булочки, задрожали. Пальцы, привыкшие лепить пельмени, сжимали подол фартука, испачканного в чём-то тёмно-бордовом — то ли вино, то ли кровь.

— Господин… как вы…ведь уже как день… — начала лепетать она, и её голос сорвался в писк.

— Выжил? — перебил я, оскалив зубы в улыбке, от которой даже Плюм на моём плече съёжился в комочек. — Просто по пути на тот свет я передумал и захотел еще раз отведать твоей стряпни, милая. Я чертовски голоден! И хочется верить, твои кулинарные навыки не умерли посреди этого балагана.

Девушка покраснела и стрелой метнулась на кухню. Загремели котелки и сковороды. Я же продолжил осматриваться.

Я оказался в каком-то старом, пыльном особняке. Половина мебели дышала на ладан, некогда чистые и ухоженные комнаты поблекли от запустения. В углах висела паутина, половицы под ногами ужасно скрипели, окна были грязными, а в некоторых местах — даже битыми.

Я очнулся в чужом теле, меня хотели убить, меня называли господином, у меня были слуги. Картинка сложилась сама собой. Я аристократ. В таком случае у меня должна быть раздутая гордыня, непробиваемое самомнение и прочие атрибуты голубой крови.

Добавив в голос капельку презрения и брезгливости, я обратился к остальным людям:

— А вы, простите, кто такие? Почему не вяжете ублюдков?!

Слуги переглянулись, словно воры, застигнутые на месте преступления и быстро занялись делом. Они оперативно связали наемников и пугливо уставились на меня. Я продолжал сверлить их взглядом.

И тут седовласый мужик с пышными усами и крупной залысиной на затылке выступил вперёд, волоча за собой шлейф затхлого величия. Его фрак, когда-то чёрный, теперь отливал зеленоватыми переливами плесени. На лацкане болталась булавка с каким-то гербом — двуглавый орёл, чьи когти сжимали не державу, а треснувший магический кристалл. Как тонко. Как изысканно. Но я бы сделал лучше.

— Неужели не признали, господин?! Я — Григорий, — проскрипел мужчина, кашлянув так, словно он родился с трубкой в зубах. — Дворецкий рода Морозовых. Служил вашему отцу… — голос оборвался, не дойдя до финала.

Дворецкий-маг? Ха. От его магии пахло прогревшим фитилём. Щит, который он держал во время битвы, напоминал не защиту, а паутинку… Я бы такого мага вмиг разжаловал бы, чтобы не позорил касту чародеев.

Другой мужик выпрямился, будто палка, воткнутая в болото. Впрочем, здесь повсюду были топи по сравнению с моей лабораторией… Костюм задохлика, когда-то строгий, висел мешком, а очки с проволочной оправой съехали на кончик носа, открывая глаза-щёлочки, полные профессорского бессилия.

— А я — Матвей Семёныч, — пробурчал он, поправляя галстук, завязанный узлом, достойным висельника. — Учил вас языкам и этикету. Хотя сейчас, судя по лексике, придётся начинать с азов.

— Не дерзи. — я ткнул учителя пальцем в грудь. — Я сам тебя многому научу.

Девушка в горничном переднике — тщедушная девица с косой цвета мышиного хвоста — от моего взгляда залилась краской, будто её облили кипятком. Её платье зашуршало, как осенние листья под сапогом. Даже имя её было стёртым — Лиза, Даша, Полечка… Какая разница?

Другая женщина, древняя, как земля под этим домом, всхлипнула, схватившись за нагрудный медальон. Её платок, завязанный под подбородком, напоминал обрывок простыни, а морщины на лице сплетались в карту былой жизни.

— Судьба милостива… Барин вернулся! Левушка ты наш! — выдохнула она, и в ее голосе что-то надломилось. Она попыталась обнять меня, но я увернулся и погрозил ей пальцем:

— Держите себя в руках, бабуля.

Слуги продолжали таращиться на меня, переминаясь с ноги на ногу, а я продолжал анализировать ситуацию.

Итак. Я «попал». В тело нищего наследника, чьё родовое гнездо пахло плесенью, крысиным дерьмом и поражением. Стены, когда-то обитые шёлком, теперь лохматились, как шкура больного пса. Люстры, некогда сиявшие хрусталём, висели, словно скелеты павлинов.

— Отлично, — я хлопнул в ладоши так, что эхо прокатилось по залу. — Григорий — дворецкий. Вы — учитель болтовни. Ты — моя нянька, а ты — горничная…

— Марфа, — прошептала мышка, и её голосок задрожал, как желе на ветру.

— Марфа… Ты — горничная. А вы — нянька. Запомнил. А кто на кухню удрал?