Что происходило за дверями комнаты, осталось тайной. Никто, кроме людей, не смог покинуть пределы помещения. Очень древняя, давно забытая на Дошхоре магия не давала ступить дальше небольшого замкнутого пространства. Но то, каким потерянным вернулся мужчина, говорило о многом. Он не получил того, чего хотел и был этим просто раздавлен.

Принцесса вешалась на человека как кабацкая девка, расписывая мнимые прелести собственного покровительства. А он будто ослеп и оглох.

И ведь не так сильно всех расстроило отсутствие мрим`йол. Какой же потенциал в себе скрывает новообращённый маг? Похоже, он и был главным трофеем, а я невольно поспособствовал разрыву прежних уз.

Ихвэ, не оглядываясь, шагнул за новой хозяйкой. Не заметил, каким взглядом провожала его бывшая жена. Сколько страдания и муки было в тёмных глазах, сколько медленно сгорающей надежды.

Почему? Почему она его отпустила?

Не хотела этого, я видел. Но не сделала ничего, чтобы удержать собственного мужчину рядом с собой. Бессильно опустила руки и обмякла, привалившись к стене.

— Мама! — раздался детский голос, и в распахнутых дверях появился ребёнок на невысоком сидении с колёсами. Вернее, подросток, нескладный, с худыми ногами.

Я присмотрелся.

У мальчишки, действительно, проблемы, но ничего неизлечимого нет. Всё решается настойкой шаксы, что имеет в походном наборе даже обычный воин.

Лихо же окхилин сыграли на «страшном недуге»!

— Папа вернулся? Где он? — толкая руками колёса лёгкого кресла, мальчик кружил по комнате, заглядывая во все углы.

Темноволосая закусила губу и побледнела.

— Сынок… — заговорила она тихим, срывающимся голосом, — понимаешь… Папа… Он…

— Нас бросил, да? — оборвал мать на полуслове мальчишка, резко развернулся и остановился напротив неё.

— Нет, милый, всё совсем не так! Просто… — женщина запнулась, лихорадочно подыскивая слова.

— Не нужно, мам, — подросток смотрел совсем не по-детски. — Врать ты не умеешь. Тем более я слышал ваш разговор. Это от него? — сжал в ладони лежащий на костлявых коленях фиал.

— Да. Это…

— Волшебное лекарство, я понял, — скривил губы ребёнок. — Откупился, значит… — процедил сквозь зубы.

А потом размахнулся и запустил склянку прямиком в портал.

— Тёма, нет! — ахнула в ужасе темноволосая.

А хрупкий сосуд, соприкоснувшись с поверхностью спящего портала, с тихим «дзеньк» разлетелся вдребезги.

— Ничего мне от него не нужно! Слышишь?! Переживу без его подачек! — задыхаясь от злости, заорал мальчишка. — И денег его мне не надо ни копейки! Пусть катится, предатель! — давил он рыдания, размазывая кулаком выступившие слёзы.

— Прости, — пробормотал чуть слышно, затормозив своё странное кресло рядом с ошеломлённой матерью. — Спасибо, что осталась, — глянул исподлобья больными глазами и скрылся в тёмном коридоре.

Через несколько мгновений где-то в недрах жилища громко хлопнула дверь.

Женщина с трудом отлепилась от стены, подошла, сгорбившись, к портальному зеркалу и осторожно, словно боялась сделать неверное движение, опустилась на колени. Дрожащей рукой сложила несколько мелких осколков в ладонь, сложенную ковшиком, немного подержала их, разглядывая.

Надеется добыть хоть каплю лекарства? Напрасно. Жидкость моментально испарилась, я заметил. А затем выронила бесполезные стекляшки, уткнулась лицом в ладони и затихла, раскачиваясь из стороны в сторону. Её безвольно опущенные плечи изредка подрагивали, но темноволосая не издала ни звука.

Я впервые видел, чтобы женщина так горевала — молча, отчаянно, безутешно и от того настолько жутко, что мороз продирал по коже.

Не знаю, что в тот момент во мне шевельнулось…

Я снял полог невидимости, подошёл, нарочно раздавив ногой пару осколков, чтобы они громко хрустнули, и темноволосая вышла, наконец, из своего пугающего транса.

— Почему ты его отпустила? — мне нужно было знать это. Не понимаю, зачем, но необходимо. — Почему не ушла вместе с ним? Ведь он звал, верно? — было совсем не сложно догадаться, о чём говорили, уединившись, бывшие супруги.

— Отпустила… — прошептала чуть слышно, не отнимая рук от лица.

Казалось, она вряд ли понимает, с кем говорит. А потом подняла голову и уставилась на меня своими глазами-провалами, абсолютно сухими, горящими лихорадочным тёмным пламенем:

— Ни один мужчина не стоит того, чтобы бросить ради него собственного ребёнка.

О, как бы я с ней поспорил! Но то, как она это сказала, сколько упрямой уверенности было в её словах, не позволило ей возразить.

Я промолчал и с досадой отвернулся.