На лице Лорена мелькнула странная ухмылка:

— Она, Алисия и Мариэтта поругались с Люсиль. И предметом ссоры был... ты.

Я с глухим стоном закрыл лицо ладонью:

— Леди...

Внутренне я только тяжело вздохнул. Всё это напоминало мне, насколько сложными могут быть человеческие чувства и насколько легко можно оказаться втянутым в чужие эмоции, даже не делая ничего особенного. Я не стремился привлекать внимание или вызывать привязанность. Но почему-то именно это и происходило. Казалось, что любая моя фраза, любой взгляд воспринимались как что-то большее, чем просто слова или жест. Может, дело не во мне? Может, люди просто ищут во мне то, чего им не хватает самим. Иронично, учитывая, что я сам до конца не знаю, кто я на самом деле.

Оказалось, что Люсиль высказала своё недовольство тем, как я обращался с ней в последний раз, когда мы виделись. Она считала, что я был чересчур холоден и равнодушен, словно её мнение и присутствие ничего для меня не значили. Алисия, разумеется, не упустила возможности подлить масла в огонь, намекая, что я якобы «играю чувствами» и «веду себя так, будто все вокруг должны мне кланяться», добавляя к этому саркастические комментарии о моём происхождении и статусе. Мариэтта, как верная тень Алисии, поддержала её, утверждая, что я демонстрирую неуважение к тем, кто искренне ко мне расположен.

Однако Виолетта встала на мою защиту, заявив, что я не обязан никому объяснять свои поступки, и что судить о характере человека по паре случайных слов — верх глупости. Она подчеркнула, что я никогда не обещал того, что не собирался выполнять, и что честность, пусть и резкая, лучше лицемерной вежливости. Ссора вспыхнула с новой силой, перерастая в настоящий спор о морали, достоинстве и гордости. Они перебрасывались обвинениями, словно стрелами, каждый раз всё глубже задевая друг друга. Что началось с простого недовольства, превратилось в поле битвы за моральное превосходство, где каждая из них пыталась доказать свою правоту не столько друг другу, сколько самим себе.

Я лишь покачал головой:

— Никогда не понимал, как из одного взгляда или неосторожного слова можно разжечь целую войну…

Мы с Лореном ещё немного посидели в тишине, каждый погружённый в свои мысли. Я чувствовал, как напряжение медленно уходит, оставляя после себя лёгкую усталость и странное чувство неопределённости. Возможно, дело было не только в Люсиль, Алисии и Мариэтте — может, это я сам слишком часто прятался за маской равнодушия, думая, что так проще жить.

— Ты ведь знаешь, что они не так уж и далеки от истины.— вдруг сказал Лорен, нарушив молчание.

Я повернул к нему голову, прищурившись:

— В чём именно?

— Ты действительно держишь всех на расстоянии. Иногда это раздражает. Кажется, будто ты никогда полностью не здесь. Всегда где-то в своих мыслях, в своих тенях.

Я усмехнулся:

— Возможно. Так проще. Чем меньше люди о тебе знают, тем меньше у них ожиданий.

Лорен задумчиво кивнул:

— Но иногда именно ожидания делают нас тем, кем мы становимся.

Возможно, он был прав. Может, я действительно слишком увлечён игрой в "Призрака", забывая, что за маской всё ещё остаётся человек. Я встал, похлопал Лорена по плечу и направился к выходу.

— Отдохни, Лорен. И не забывай: иногда самое трудное — это просто позволить себе быть собой.

Он кивнул мне вслед, а я вышел в холодный, слегка сырой вечер, думая о том, что, возможно, самые сложные битвы мы ведём не на арене, а внутри себя.

***

Учебные будни постепенно утопали в рутине, но для меня они обретали иной, особый ритм. Каждое занятие с Веларием становилось не просто уроком, а погружением в бездну моей собственной сущности. Магия перестала быть просто силой — она становилась частью меня, пульсируя в венах, как вторая кровь, наполняя лёгкие жаром, который невозможно было охладить. Каждый вдох ощущался, будто я втягиваю не воздух, а саму суть этого мира, насыщаясь энергией, что бурлит за гранью видимого.

Я открыл в себе способность управлять энергией не только на уровне элементарных заклинаний. Я мог поглощать свет, создавая вокруг себя густую, вязкую тьму, в которой звуки казались глухими, а воздух — плотным, будто можно было разрезать его ножом. Эта тьма не была просто отсутствием света — она жила своей собственной жизнью, словно дышала вместе со мной, обволакивая меня тёплым, но в то же время зловещим коконом. Я учился направлять потоки энергии так, чтобы одним движением разрушить камень, заставить металл скручиваться, словно воск под пальцами, или, наоборот, соткать из неё невидимую защиту, отражающую удары, как зеркальная стена.

Иногда я мог чувствовать тепло чьей-то ауры, даже если человек находился в другой комнате, как будто моё сознание вытягивалось за пределы физического. Это было похоже на ощущение легкого тока под кожей, только вместо электричества я чувствовал эмоции и намерения. Я мог угадывать, когда кто-то лгал, по незначительным изменениям в энергетическом поле вокруг них. Казалось, нет границы, которую я не мог бы переступить, нет предела, который нельзя было бы раздвинуть.

Но чем дальше я продвигался, тем более нестабильной становилась моя магия. То, что раньше подчинялось с лёгкостью, теперь порой взрывалось неконтролируемым выбросом энергии. Один раз я случайно расплавил металлическую цепь, просто задумавшись о её прочности. Другой раз попытался создать простой энергетический разряд — и вызвал всполох молнии, который оставил на стене ожог, выжженный до чёрных прожилок, словно рана на плоти здания. Даже воздух вокруг меня порой начинал вибрировать, напоминая о том, что сила живёт своей жизнью.