Юна наклонилась вперёд:

— А может, наоборот? Быть уязвимым и не бояться этого — значит быть сильным.

Я задумался, её слова эхом отозвались внутри.

— Возможно, ты права. Но это слишком рискованно.

Она засмеялась, тихо и искренне:

— Жизнь и есть риск, Максимус. Разве нет?

Я усмехнулся про себя, чувствуя, как эти слова задели какую-то глубоко спрятанную струну. Конечно, риск — это неотъемлемая часть всего, что я делал. Каждое решение, каждое движение клинка, каждое произнесённое слово — всё было игрой на грани. Но когда дело касалось сердца, риск становился пугающим. Ведь потерпеть неудачу в бою — это одно, а проиграть в доверии или чувствах — совсем другое. В бою ты хотя бы знаешь, что делать, чтобы выжить. С чувствами такого простого рецепта нет.

Я посмотрел на неё и на мгновение почувствовал, как стены, возведённые вокруг моего железного и непреклонного сердца, дали трещину.

Слова, которые звучали просто, но застревали в памяти, как самое важное напоминание о том, кем я был и кем хотел быть. В них была истина, от которой не спрячешься ни за титулами, ни за масками. Возможно, именно это и пугало меня больше всего.

***

Так и продолжились мои учебные будни. Как-то так получилось, что Юна теперь часто оставалась у меня в усадьбе на ночь. Я не противился этому — наоборот, радовался её компании. В её присутствии было что-то успокаивающее, как будто её тихий голос и лёгкая улыбка могли отогнать любые тени, что прятались в углах моего сознания. Я вспоминал один вечер, когда мы сидели у камина, и она рассказывала о далёких звёздах, которые видела в детстве, лежа на крыше своего дома. В её голосе тогда звучала тёплая ностальгия, и я поймал себя на мысли, что впервые за долгое время чувствую себя не просто в безопасности, но и дома. Мы могли часами разговаривать о пустяках или просто сидеть в тишине, наслаждаясь редкими моментами покоя в этом беспокойном мире.

Я решил оповестить ректора о том, что на занятия ходить больше не собираюсь, ограничиваясь только экзаменами, зачётами и визитами в библиотеку. Ректор, выслушав меня с невозмутимым видом, пожал плечами и сухо ответил:

— Вы стипендиант, лорд Айронхарт, и не обязаны посещать лекции. Учитесь так, как вам угодно, — ректор произнёс это с лёгкой тенью усмешки, словно пытаясь скрыть собственное мнение. — Впрочем, должен признать, не каждый студент способен сам определить, что для него важно. Посмотрим, окажется ли ваш выбор столь же мудрым, как ваше имя.

С этим вопрос был закрыт. Я почувствовал, как будто сбросил с плеч невидимый груз, который тянул меня вниз.

Вскоре после этого я навестил Лорена в общежитии. Вид у него был удручающий: он заметно похудел, глаза обрамляли тёмные мешки, а плечи, обычно расправленные с уверенностью, теперь казались сгорбленными. Я не мог оставаться равнодушным.

— Лорен, что с тобой? — спросил я, нахмурившись.

Он уселся на кровать, устало вздыхая:

— В Тиарине весной начнутся соревнования среди студентов. По фехтованию и командным боям. Я готовлюсь к ним.

Я приподнял бровь:

— И ради этого ты так себя изматываешь?

Лорен смущённо отвёл взгляд:

— Я хочу впечатлить Виолетту.

Я не удержался и расхохотался:

— Дурак. Если ты не перестанешь себя жалеть и не начнёшь отдыхать, то на этих соревнованиях точно проиграешь.

Лорен нахмурился и отвернулся к окну:

— Ты не понимаешь, Максимус. Я должен быть готов. Я не могу позволить себе расслабиться.

Я вздохнул, присаживаясь рядом на стул:

— Готов к чему? К тому, чтобы потерять сознание от усталости прямо на арене? — усмехнулся я, качая головой. — Силы не берутся из воздуха. Ты их теряешь быстрее, чем успеваешь восстановить.

Он сжал кулаки, взгляд уперся в пол:

— Я хочу доказать себе, что могу. Что не просто оруженосец или чей-то друг.

Я посмотрел на него, чувствуя, как внутри поднимается смесь сочувствия и раздражения. Разве он не видел, сколько в нём уже было силы? Разве дружба и верность не значат больше, чем любые титулы или победы на арене? Возможно, Лорен пытался убежать от своей собственной тени, забывая, что не нужно быть кем-то другим, чтобы заслужить уважение. Он уже был тем, кем нужно — просто не осознавал этого.

— Лорен, — сказал я после короткой паузы, — ты всегда был больше, чем просто оруженосец. Это видят все вокруг. И поверь, один выигранный бой не сделает тебя сильнее, если ты сам не увидишь этого в себе.

Я посмотрел на него с лёгким раздражением и сочувствием:

— А как ты докажешь это, если будешь валяться с жаром? Твоё упрямство сейчас играет против тебя. Побеждают не те, кто изнашивает себя до предела, а те, кто знает, когда нужно отступить, чтобы потом ударить сильнее.

Он замолчал на несколько долгих мгновений, словно борясь с собой. Наконец, медленно разжал кулаки и тяжело вздохнул:

— Может, ты и прав.

Я положил ладонь ему на лоб, словно проверяя температуру:

— А я-то думал, ты болен, а тут такое...

Мы оба рассмеялись, и напряжение немного спало.

— А что с Эндрю и Александрисом? — поинтересовался я, решив сменить тему.

Лорен пожал плечами:

— Они пропадают в театральном корпусе Академии. Как-никак, люди искусства. Постоянно репетируют какие-то странные пьесы, вечно спорят о смысле жизни и драме.

— А что Виолетта? — спросил я, делая вид, что вопрос задан мимоходом.