Я спустился вниз, шаги эхом отдавались в пустом коридоре, где сквозняк слегка колыхал тяжёлые портьеры, создавая иллюзию чьего-то невидимого присутствия. Слабый свет от настенных светильников едва освещал мраморный пол, отражая мои движения, как будто я шагал в компании собственной тени. Юна стояла у окна, её силуэт был очерчен бледным лунным светом, пробивающимся сквозь тонкую вуаль инея на стекле. Она выглядела так, будто сама стала частью ночного пейзажа — хрупкой, но в то же время упрямо несгибаемой. Её взгляд был сосредоточен, устремлён куда-то за пределы видимого, но когда она заметила меня, на её лице появилась лёгкая, едва заметная улыбка, словно тонкая трещина в ледяной маске задумчивости.

Мы сели в гостиной, где камин лениво потрескивал, излучая мягкое, тёплое свечение, которое оживляло тусклые тени на стенах. Я устроился в кресле напротив, опершись локтями о подлокотники, и, нахмурившись, спросил:

— Что случилось? Что-то с Лиамом?

Юна покачала головой, её глаза на мгновение потемнели, словно она удерживала в себе слова, которые не хотела произносить вслух.

— С Лиамом всё в порядке. Он уехал в резервацию помогать отцу. Поняв, что мне тут ничего не угрожает, он решил, что его присутствие не столь необходимо.

Я сдержал раздражённый вздох, чувствуя, как внутри поднимается волна негодования. Дурак. Оставил сестру одну в таком неспокойном городе, где люди исчезают, будто тени на закате. Даже не удосужился попросить меня приглядывать за ней.

— А как же исчезновения? — спросил я, стараясь скрыть недовольство в голосе, хотя оно всё равно проскользнуло в интонациях, как нож сквозь масло.

Юна посмотрела мне прямо в глаза.

— Лиам доверяет тебе. Он думает, что со мной ничего не случится, пока я рядом с тобой.

Эти слова застряли в голове, словно заноза, оставив после себя странное чувство. Я не знал, что это было — польщён ли я такой верой или ещё больше разозлён на его беспечность. Доверие — хрупкая вещь, и оно могло стать обузой, если к нему относиться как к должному.

— Так зачем ты пришла ко мне в столь поздний час? — спросил я, чувствуя, как внутри скребётся подозрение, пытаясь найти трещину в её спокойствии.

Юна чуть наклонила голову, её губы тронула мягкая улыбка, такая простая и искренняя, что в ней не было ни капли притворства.

Юна слегка замялась, опустив взгляд на свои сложенные на коленях руки. Пальцы нервно перебирали край рукава, как будто она собиралась сказать что-то важное, но никак не могла найти нужных слов. Затем она подняла глаза, в которых мелькнула искра сомнения, быстро сменившаяся лёгкой, почти застенчивой улыбкой.

— Просто соскучилась…

Я едва не поперхнулся воздухом, и неловкость пронзила меня с неожиданной силой. Чувствовал, как щеки начали предательски краснеть. Чёрт возьми…

Я откашлялся, пытаясь одёрнуть себя и вернуть привычную маску равнодушия:

— Ну… вообще-то я собирался ложиться спать.

Юна, всё ещё улыбаясь, слегка приподняла бровь, её взгляд стал почти игривым.

— Так мне уйти?

Я замялся.

— Если хочешь, можешь остаться, — пробормотал я, не глядя прямо на неё, чтобы не выдать себя ещё сильнее.

Я велел служанкам приготовить для Юны комнату, стараясь выглядеть как можно спокойнее, хотя внутри всё кипело. Странная она девушка. Очень странная. Её присутствие сбивало с толку, словно она знала что-то, что оставалось мне недоступным. Когда они с Лиамом узнали, что я Айронхарт, конечно, удивились, но их отношение ко мне не изменилось. Они просто сказали, что дети не должны нести ответственности за грехи родителей.

Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь тихим потрескиванием огня в камине. Юна первой нарушила молчание:

— Ты всегда такой серьёзный, Максимус? — спросила Юна с лёгкой усмешкой, склонив голову набок.

Я отвёл взгляд к огню, наблюдая, как языки пламени извиваются и танцуют в камине, словно отражая хаос моих мыслей. Лёгкий спазм в груди напомнил о том, как трудно порой прятать эмоции за привычной маской равнодушия. Я сжал подлокотники кресла чуть сильнее, чем нужно, пытаясь вернуть себе спокойствие, но пальцы всё равно предательски дрогнули. — её голос был мягким, но в нём слышалась лёгкая насмешка.

Я усмехнулся.

— Возможно. Это проще, чем казаться легкомысленным.

Юна качнула головой:

— Иногда мне интересно, что скрывается за этой бронёй.

Я посмотрел на неё, прищурив глаза.

— А тебе не кажется, что ты слишком любопытна?

— Может быть, — её улыбка стала шире, и в ней было что-то тёплое. — Но именно это помогает мне узнавать людей. А ты... Ты не из тех, кто легко открывается.

Я вздохнул:

— Потому что открытость делает уязвимым. А уязвимость — это слабость.