Не понимал, откуда это чувство. Почему меня задела метка на ней. Ведь мне попадалось много шпионов из Хейсера. Я знал, что враг не дремлет, разведывает информацию обо мне, чтобы быть готовым к любому нападению, как силовому, так и экономическому. Но Талья… здесь другое, мне хотелось ее, ту, чистую и своеобразную, а не эту, оскверненную дегрой.

– Твою ж мать! – взревел я, и очередной стакан полетел в стену.

Я откинулся на спинку кресла и в какой-то момент задремал. Проснулся от настойчивого жужжания над головой, которое не прекращалось.

– Мой повелитель. Замечены вражеские лазутчики в Льоне и Ортии. Они как-то прочли через границу незамеченными.

– Схватить и допросить, – лениво ответил я.

– Их упустили. Кажется, они движутся к столице.

Я распахнул глаза и встрепенулся. Сразу подумал о Талье, словно какой-то мальчишка, побежал ее проверять и обнаружил мирно спящей под толстым одеялом. Хрупкая, бледная. Стало противно от собственной жестокости. Но ведь она… с ним! Она с бастардом, с врагом.

Я закрыл дверь, мрачнея от собственных мыслей. Заставил себя уйти. Занялся делами, встречами. Заставлял себя не думать, но думал о ней.

Помешанный.

Ближе к вечеру мой самоконтроль дал сбой, я все же ворвался в камеру, застал ее за изучением маленького окошка под потолком.

– Не пролезешь.

– И не думала, – развернулась она и встретилась со мной взглядом. Натянуто улыбнулась. Присела в неуклюжем книксене. – Добрый день, повелитель, что-то хотели от меня узнать? А я больше не хочу ничего вам рассказывать. Было желание, раньше, но теперь исчезло.

– Считаешь, меня волнуют твои желания? – закрыл я за собой дверь, отгородив нас от остального мира.

Заперты, вместе. Не убежать.

Ни мне, ни ей…

– Я всегда получаю, что мне нужно, грязная шлюшка, – отзеркалил я ее улыбку. – И мои методы обычно не впечатляют людей.

– Запугиваете? – покачнулась она к стене от страха, но не позволила ему взять над собою верх.

Гордо вскинула подбородок. Задышала глубже, привлекая внимание к острым ключицам. Да чтоб тебя!

– Предупреждаю.

– Мне сразу падать на пол? Простите, не люблю, когда меня бросают, поэтому предпочту это сделать сама.

– Почему же на пол, просто на колени.

– Я уже сказала…

Я рывком сократил между нами расстояние, вцепился в волосы, запрокинул голову. Грязная из-за него…

– Меня мало интересуют твои желания. Я хочу увидеть тебя на коленях. Или…

Маленькие ушки. Изящная шея. Бьющаяся жилка под кожей. Щедро предоставленные памятью воспоминания.

– Стон? – наклонился я к плотно поджатым губам. – Что ты выберешь, что скорее дашь мне? Вид, как ты стоишь на коленях, или свой сладкий стон?

– Вы не станете… – пораженно выдохнула она.

Я улыбнулся, нет, оскалился. Развернул шлюшку, прижал грудью к стене. Несколько юбок, нежная кожа бедер, ее умопомрачительные складочки…

Всего лишь пальцы, я просто покажу. Внутрь, в тесное лоно, которое не хотело подстраиваться под меня. Один, потом два. Пошевелить, раздвинуть, до упора вставить. Почувствовать, как потекла.

Твою ж мать!

Я не понял, как пальцы сменились членом. Слишком велик соблазн. И она ведь не сопротивлялась, оттопыривала попку, шумно втягивала воздух, прижимаясь щекой к стене.

Тугие мышцы восхитительно сдавили, стянули. И снова пробираться внутрь, словно в первый раз, словно с девственницей, чистой и непорочной.

Я шипел, опасался собственных порывов, не хотел сделать слишком больно, боялся… Я боялся! И трахал ее.

Бесился от собственного бессилия, хотел наказать, доказать, но только врывался в лоно и сам тяжело дышал.

– Стони, грязная шлюшка, – прорычал сквозь зубы, наматывая на кулак ее волосы.

Потянул назад, заставил запрокинуть голову, открыть тонкую шею. Входил до упора, видел ответную реакцию, но не слышал, чего желал.

Она хваталась за меня, за стену, дрожала. Смотрела вверх, широко распахнув глаза. Кусала нижнюю губу, мычала, но не подчинялась мне, не давала, чего мне было нужно. Была со мной, но не моя.

Красные щеки, податливое тело, призывно торчащие соски. Я трахал ее, делал это с остервенением, больше не заботясь о скорости, неистовствовал.

Не хотел трогать, просто тянул за волосы и смотрел. А еще врывался до упора, упивался тем, как впивалась коготками в мою руку, как второй обнимала меня за пояс, держалась. Но не стонала. Мать твою, она не стонала для меня!