Наконец, Карри подняла ко мне изумруды глаз. От слез они блестят еще ярче.

– Я же тебя обрекла, Риф…

– Обрекла?

– У меня давно нет ни друзей, ни любимого человека. Блика убивает каждого, с кем я сближаюсь. Держит меня в изоляции. Это наказание за ту случайную победу… Блика придет и за тобой, Риф. Она просто ждет, когда…

Карри сделала медленный судорожный вдох-выдох. Сглотнула.

– Когда привыкну к тебе слишком сильно.

Ее лицо исказилось в предвестье свежей соленой влаги.

– Прости меня, Риф… Я знала, что тебя ждет, но я так давно была одна… Я устала, Риф! Так устала!..

Карри разрыдалась с новой силой, я прижал ее к себе крепче.

Удивительное дело…

Если разобраться, она только что сообщила, что дела мои хуже некуда. Рано или поздно Блика придет за моей головой. А после того, что я лицезрел в Бальзамире, никаких иллюзий по поводу героического поединка на равных более не питаю. Блика сотрет меня в порошок одним взглядом, если захочет. Даже порошка не останется. А захочет – будет убивать, отрывая кусочек за кусочком. Это полностью в ее власти.

Так почему же сейчас мне хорошо, как никогда прежде?

Теплый клубок в моих объятиях, наконец, перестала трясти истерика, теперь он вздрагивает лишь иногда. Зато мое сердце кидается на ребра, как на калитку – радостный пес, дождавшийся возвращения хозяев.

– Карри, послушай…

Я приподнял ее подбородок, наши лица снова встретились. По кончику носа сползает капелька, Карри тихо шмыгнула, смотрит снизу. Глаза большие-пребольшие!

– Я ни в чем тебя не виню. Даже если этим все кончится, даже если Блика и правда меня убьет… Я ни о чем не жалею. Ты подарила мне восхитительный закат жизни, о таком я и мечтать не смел! Моя унылая серая биография должна была закончиться столь же уныло и серо. Но ты открыла для меня перемир. Показала, что есть совсем иная жизнь, полная чудес и приключений! Пусть это было недолго, но я вспоминаю нас, где мы были и что делали…

Мои ладони заботливо обхватили прекрасное личико, большие пальцы водят по мокрым щекам.

– Если бы Бог вернул меня в ту ночь под мостом, когда все только начиналось, и спросил: «Хочешь ли пройти через это снова, зная, чем все кончится?» Я бы ответил: «Да!». Потому что оно того стоило.

Карри больше не дрожит. Ядовитая сила, распиравшая ее изнутри, куда-то разом схлынула, и я ощутил, как расслабились мышцы, Карри стала легкая, как призрак.

Ее губы приоткрылись в изумлении.

– Риф…

А в следующий миг оказались на моих губах.

Шею мне оплели руки, которые знаю лучше, чем чьи-либо еще. В этих руках моя кошачья ипостась нежилась часами, эти пальцы гладили под шерстью, ноготки почесывали в самых чувствительных местах. А сейчас впервые руки Карри делают то же самое со мной человеком.

Мужчиной.

Наши сплетенные тела опустились на матрас уже без одежд. Джинсы, поясок, белая шубка и то, что было под ней, – все это куда-то исчезло, как и мои вещи. Я так и не обратил внимания, во что был одет, и мне, честно говоря, плевать. Особенно теперь. Нам с Карри не до всяких там тряпок, всецело поглощены лишь друг другом, и перемир искусно, незаметно, как верный дворецкий, убрал то, что мешало.

Дикое животное во мне вырвалось наружу, закружилось в горячем терпком вихре на пару со всей нежностью, какая только есть во мне.

И я исчез.

Нет, не в перемир. Хотя… кто знает.

Нет ни меня, ни Карри. Есть нечто третье, слепленное из нас двоих, что извивается, как клубок змей, бьется, как львиное сердце. И все это – бесшумно, чтобы не разбудить Томаса, но атмосфера тайны и опасности лишь распаляет жажду. Мои губы и ладони прыгают по девичьему телу, изучая, пробуя каждый участочек, как когда-то я сам прыгал сквозь перемир по планете, то в Австралию, то на Гавайи, то в Таиланд, ежесекундно менял супермаркеты на соборы, города на степи, джунгли на океаны, пьяный от неверия, что все это теперь – мое! А вдруг и сейчас, пока мы с Карри любим друг друга, наши тела порхают по перемиру, как пальцы пианиста по клавишам, то на кровати в номере отеля, то в траве на опушке леса, то на заднем сиденье мчащегося по шоссе лимузина, то еще где-нибудь…

Не знаю. Мне нет до этого дела. Как нет и меня самого… И это самое сладкое небытие, какое только можно представить! Если Блика и впрямь сотрет меня из реальности одним взглядом, пусть небытие будет именно таким.

Наконец, мы уснули.

Сколько прошло времени, мне не ведомо, его границы потерялись точно так же, как наша одежда. Мы просыпались, ныряли в плотоядный омут ласки и опять проваливались в сон. Так повторялось снова и снова…

В очередной раз мои веки разлепились, в отупевший от любви и сонливости разум проник оранжевый полумрак пещеры. Участок матраса рядом со мной пуст. О прекрасном теле напоминает лишь вмятина на ткани. Томас по-прежнему спит в центре, пламя вокруг живой горки угольков потрескивает уютно.

Карри я обнаружил около шкафчика.

Она сидит на коленях, словно в молитве, на обнаженных изгибах застыли тени и матовый огненный свет. На земле перед ней – шкатулка из красного дерева. Карри смотрит на вещицу сосредоточенно, как самурай на ритуальный клинок. Настолько этим поглощена, даже не заметила, что я наблюдаю. И я тоже начал невольно вглядываться в деревянные углы и узоры. Чем дольше смотрю, тем отчетливее чувство, что уже когда-то видел…

И я вспомнил.

Эту шкатулку Карри извлекла из тайника в стене надстройки на крыше. В ту судьбоносную встречу она прогнала сфинксов, явившихся по мою душу. Со мной тогда были Ласт и серый мейн-кун, забывший свою кличку. Помню, Карри дала ему какую-то новую. Именно там я принял решение последовать за ней. А пока прощался с моим другом крысом, Карри куда-то перепрятала шкатулку, которую вижу сейчас.