– Я.

И возобновил шествие.

Я ненадолго растерялся, пришлось догонять. Это чуть не стоило мне потери равновесия, дурман местной воды по-прежнему нарушает координацию, перед глазами замаячили шустрые бирюзовые ручейки, но я удержался. Снова иду почти впритык, стараясь хранить невозмутимость, спросил:

– Как?

– Не знаю. Само получается. Блажень – это мой дар, такой же, как твое целительство. Кстати, на твоем брюхе ни следа от уколов, заметил?

– Нет, – признался я. – Забыл совсем. Не болит, и ладно.

– То-то и оно. Я бы попросил тебя помочь поставить на ноги, вернее, на лапы, тех троих, но толку не будет. Ты лечишь бессознательно. Только тех, кому симпатизируешь. Зато у тех, кого ненавидишь, усугубляются увечья и болезни, если таковые имеются. А те олухи сделали все возможное, чтобы ты их возненавидел. Придется тащить их в Бальзамиру. Вряд ли там обрадуются моему визиту… Что ж, придется потерпеть. Это единственное место, где их можно вылечить.

Мне следовало бы спросить, что такое Бальзамира, пока мой собеседник расположен отвечать, но языком завладела свежая злая память, и я поинтересовался:

– А с теми болванами есть смысл так нянчиться?

Не прекращая движения, Леон вздохнул.

– В мире, где никому нельзя доверять, – заговорил он серьезно, даже ставшие уже привычными елейные нотки вдруг исчезли, – превыше прочего ценится верность. Верным прощается даже глупость.

Воздух между нами будто наэлектризовался. Вроде бы Леон сказал не лишенную смысла вещь, но что-то в его словах меня насторожило. Не пойму, что именно…

Я попытался сменить тему:

– А этот, как его… Мерлин! Что с ним не так? Я вроде не заметил у него каких-то проблем со здоровьем.

– Честно говоря, сам не знаю, – сказал Леон. В его голос вернулась приторность, и я расслабился. Леон продолжает: – Но подозреваю, что опухоль мозга в зачаточной фазе. Вернее, была в зачаточной. До инцидента на крыше парень был совершенно здоров. Так бы она проявилась через несколько лет, но ты в считанные секунды довел ее до терминальной стадии.

Мы вышли из трубы в просторное круглое помещение.

С потолка здесь, словно лианы, свисают цепи.

Надежный каменный пол только по периметру этого огромного колодца, основную же площадь занимает решетка, под ней бурлит бирюзовая вода, лопаются пузыри, громадный зарешеченный котел выпускает клубы пара.

Леон сразу направился, балансируя на прутьях решетки, к дальнему сектору зала, где возвышается массивный кирпичный трон, поросший мхом и грибами.

Последовать за Леоном я не решился. Концентрация испарений над решеткой такая, что их можно видеть невооруженным глазом. Если бы не вытяжка наверху, меня бы уже свалило, как бы я там ни придышался. Соваться в это облако – плохая затея. Лучше обойду по кирпичному ободу.

Стены похожи на пчелиные соты, только из кирпичей. Этажи «сот» тянутся почти до потолка, между ними торчат кирпичные карнизы, слишком узкие для человека, а для кошек – в самый раз. Каждая ячейка в этих «сотах» застеклена. Крадусь мимо стекол, пытаюсь разглядеть, что внутри. Одни ячейки кажутся пустыми, в других различаются предметы…

Локон черных волос.

Пусто.

Шнурок от обуви.

Серебристый кулон в виде ящерицы.

Обломок какой-то старой доски.

Пусто… Опять пусто…

Кинжал…

Стоп! Я остановился, морда прилипла к стеклу. Это ведь кинжал, за которым охотились прихвостни Леона! Такая же рукоятка, такой же в точности клинок. Вот только последний обломан, половинки лежат рядышком, как кусочки мозаики. Когда успели сломать? Или кинжал все-таки другой?

– Это что, какой-то музей? – спросил я.

Леон запрыгнул на подлокотник трона, развернулся, сверкнули брызги со складок плаща, сфинкс улегся на моховую обивку.

– Почти в яблочко, – отозвался он, – однако позволь теперь мне помучить расспросами тебя. Я тоже бываю до неприличия любопытен.

Его хвост исчез под плащом, но уже через пару секунд вылез, обмотанный вокруг рукоятки знакомого кинжала. По лезвию пробежались бирюзовые отсветы. Я вспомнил, точно так же когда-то этот кинжал вытащила из собственной прически его бывшая владелица. Они что, таскают с собой карманное измерение?

Значит, тот клинок, что в лежит ячейке, все же другой.

– Ох, приятель, – заговорил Леон с недовольством и, отвернувшись, поморщился, – не смотри так… На кожу будто плеснули уксус! Загорюсь от твоего взгляда…

Я отвел глаза.

– Прости! Я не специально.

Леон засмеялся.

– Да знаю. Считай, это комплимент. Лучше вот что скажи… Тебе известно, кому принадлежало это оружие?

Он сделал акцент на слово «кому».

Вновь какое-то напряжение. Как недавно, когда Леон рассуждал о верности. В голове еще раз промелькнула его тогдашняя реплика. И опять показалось, что в ней что-то не так.