«А ведь — очень даже ничего! Да что там — «ничего»? Хороша! По крайней мере — фигурой!».

Дама подошла к беседке, чуть замедлилась и, видя некоторое недоумение корнета, приподняла черную вуалетку.

— Машенька? — Плещеев был удивлен.

Вот уж кого он никак не ожидал увидеть у себя, так эту «жрицу любви» из бани Оганесяна. Даже мысль мелькнула:

«А вдруг что-то «предъявить» решила?».

Но потом он отбросил ее, как явно вздорную: что может предъявить ему проститутка?

А между тем женщина смотрелась очень неплохо. Одежда ее была не сказать, чтобы богата, но явно с претензией. Уж точно не крестьянская и даже — не мещанская. Дамского вида юбка, плюшевый приталенный жакет, судя по всему — утепленный, шляпка с вуалью. Ткани были не из самых дорогих, но и не дерюга домотканая.

«Как по виду, скажешь — гувернантка или горничная из приличного дома, где следят за внешним видом слуг!».

Женщина была явно смущена и мялась, не зная, позволят ли ей присесть:

— Юрий Александрович… Вы меня извините, что вот так… в дом незваной к вам явилась, но… мне поговорить с вами нужно.

— Да перестань ты, милая! Какое тут уж смущение? Присаживайся, сейчас денщик самовар подаст, и мы с тобой чаю попьем.

— Стоит ли, ваше благородие? Может… выслушаете меня, да я пойду?

— Еще раз говорю — садись! Я, кстати, вполне рад тебя видеть! — тут Плещеев не соврал, вид женщины, вообще-то доступной к утехам, и впрямь вызвал в нем определенные мысли.

Молодая женщина присела на лавку, молча потупилась.

Дождавшись, пока Некрас, косясь на гостью, подаст самовар, печенье какое-то, вазочку с колотым сахаром и розетку с вареньем, после чего, подчиняясь строгому взгляду корнета, удалится, Юрий подсел ближе к женщине, налил чаю и себе, и ей:

— Ну-с… что привело тебя ко мне? — «И правда же — интересно!».

— Я даже не знаю, как начать… Вот тогда, когда вы были у нас в банях… вы тогда…

«Вот как чувствовал, что она что-то заподозрит! Сначала спинку ей погладил, снял боли в подстуженных почках. Потом… я же видел, как она пару раз косилась на меня, когда я, чтобы не окосеть наравне с поручиком и Ростовцевым, очищал себе брюхо и печень с почками от спиртного. Правда, писать пришлось почаще — почки «ураганили»! Х-м-м… тут, кстати, нужно подумать — насколько это полезно — вот так подстегивать организм, выводя алкоголь усиленными темпами. И она… м-да… явно не дура! Смогла сопоставить то и это. И что теперь?».

— А с чего ты взяла, милая, что я… вроде как лекарь? Может быть — тебе показалось? — спросил Юрий, когда из сбивчивого рассказа женщины понял суть ее просьбы.

«Ну да, простуженные почки за один раз не вылечишь! Или, может и можно вылечить, но я не умею. Хотелось бы думать, что — пока не умею!».

— Знаете, ваше благородие…, - начала женщина.

— Стоп! — поднял руки перед собой корнет, — Давай сразу договоримся, что я сейчас не «ваше благородие», а просто — Юрий.

— Ну что вы, ваше… простите… Я так не могу! Нехорошо это…, - активно воспротивилась Маша.

— Ладно, пусть будет Юрий Александрович. Если тебе так спокойнее! А теперь — рассказывай.

Маша отпила глоток чая, кивнула:

— Знаете, Юрий Александрович, я ведь родом из Воронежа. Мещане мы. Вот… Мать у меня прачкой работает, но не где-нибудь там… а все больше по благородным домам белье собирает, стирает и гладит. Довольны ею были всегда. Отец у меня мастеровой, зарабатывает неплохо. Жили вполне себе… Я, как подросла, в горничные была определена. Сначала-то — все нормально было, у одной старой барыни служила. Работу узнала, была аккуратной. Нареканий ко мне никаких вовсе не было. А как барыня померла… Родственники ее, значит, домом овладели. Меня оставили, так как знали как служанку хорошую, ответственную. Но со временем хозяин… а он мужчина был уже в годах… Но…

— Понятно! — кивнул Плещеев, в словах не церемонясь, — Совратил, значит, старый бес?

— Ну зачем вы так, Юрий Александрович! — покачала головой с укоризной женщина, — Он вовсе не был со мной груб или… навязчив. Он, вообще-то, по гимназистскому ведомству служил. Образованный господин! Книг у них было — видимо-невидимо. Он меня и грамоте обучил. Даже баловал подчас, подарки разные дарил, деньги. Ну, кроме тех, что жалованье. А хозяйка… тоже вроде бы… не сказать, что недовольна была, но… Она больная вся была. Так вот… чтобы, значит, супруг никого на стороне не искал… Потом хозяйка померла, а дальше уж и хозяин запил. Сильно запил. Все же он любил ее. И… как-то все один к одному… Я неожиданно в тягости оказалась.

Маша, было видно, разволновалась, остановила рассказ и занялась чаем. Плещеев сидел молча, не торопил ее.

— Вот… потом дочка их приехала. С мужем. Ну и… Денег они мне дали, чтобы плод вытравила. А потом, когда я малость оклемалась, выгнали. Но денег с собой все же немного дали. Отец меня в дом не пустил, говорил — опозорила, сучка! А куда мне? Тут и знакомая одна… Предложила — дескать, поехали на Кавказ, там женщин всегда мало. Вот… Так я здесь и оказалась. Уже третий год у Оганесяна работаю.