Вторая деревня выглядела ещё хуже. Многие дома заброшены, поля заросли сорняками, сад высох. Жители — измождённые, с пустыми глазами — едва выживали, собирая то, что ещё можно было найти на полях.

Третье селение специализировалось на разведении овец, но стадо сократилось вдвое из-за болезни и недостатка пастбищ. Загоны для скота были почти пусты, шерсть, которую показали мне, оказалась грубой и редкой.

Четвёртая деревня — когда-то мельничная — теперь стояла без дела. Мельница разрушена, владелец убит во время одного из набегов. Запасы зерна давно истощились, и жернова покрылись пылью.

Пятый населённый пункт — самый дальний от границы — пострадал меньше всех. Там ещё сохранились некоторые хозяйства, был скот и даже действовала небольшая кузница, хотя металла для работы почти не осталось.

Шестая деревня, ближайшая к границе, почти полностью разорена. Осталось лишь несколько семей, ютившихся в полуразрушенных домах, предпочитавшие риск смерти позору бегства.

Осталось только придумать, как тут всё по-быстрому наладить. Земля, которая мне ничего не приносит, — не нужна. А здесь есть потенциал. Время — вот, чего точно мало, и ещё одного Магинского. Тогда бы дела пошли куда быстрее.

Я огляделся. Солнце начало клониться к закату, окрашивая безжизненную землю в оранжевые и красные тона. Странная красота была в этом выжженном пейзаже — суровая и печальная.

Сказал, что мне нужно несколько часов, чтобы подумать. Дальше у нас официальная часть приветствия меня как бея Магинского. Потом введу в курс дела «крайне полезную» жену и пойду к своим.

Мустафа кивнул и отошёл, чтобы поговорить с местными. Я остался один, присев на старый пень, служивший когда-то частью забора. В голове проносились десятки идей, планов, расчётов.

Мои размышления прервал какой-то шум. Я поднял голову. На площади собирались люди — дети, женщины, старики. Все нарядно одетые — в лучшие одежды, какие у них были. Видимо, настало время официальной церемонии.

В центре площади установили что-то вроде помоста из досок, украсили его цветными лентами, потрёпанными, но всё ещё яркими. Старосты стояли рядом, торжественные и напряжённые. Мустафа махнул мне рукой, приглашая подойти. Я взглянул в сторону шатра Зейнаб. Она вышла, окружённая служанками, и направилась к площади.

Поднявшись на помост, окинул взглядом собравшихся. Сотни глаз смотрели на меня с надеждой и страхом. Дети показывали пальцами, женщины шептались. Мустафа что-то произнёс, обращаясь к толпе. Потом повернулся ко мне.

— Я сказал им, что ты принёс мир между нашими странами и что под твоей рукой эти земли снова расцветут.

Кивнул. Хорошие слова.

Потом была церемония. Старосты подходили по очереди, низко кланялись и что-то бормотали — видимо, клятвы верности. Один из них — самый старый — поднёс мне блюдо с хлебом и солью. Я взял кусочек, попробовал. Хлеб был чёрствым, но это лучшее, что они могли предложить.

Зейнаб тоже поднялась на помост. Местные жители взирали на неё с благоговением. Для них она была словно видение из другого мира — прекрасная, ухоженная, в дорогих одеждах. Настоящая госпожа, в отличие от меня — чужака с непонятными полномочиями.

Девушка что-то сказала, обращаясь к толпе. Её голос звучал мелодично, но твёрдо. Я не понимал слов, но видел, как люди вслушиваются, как кивают, как их лица светлеют.

— Что она говорит? — спросил у Мустафы.

— Зейнаб сказала, что вы с ней сделаете всё возможное, чтобы вернуть этим землям процветание. Что она как дочь Нишанджи берёт на себя ответственность за благополучие этих людей. И они не будут забыты, как это случилось во время войны.

Надо же, а девчонка-то не так проста, как я думал. Умеет говорить с людьми, знает, как поднять их дух. Такой навык пригодится.

Церемония закончилась тем, что нам поднесли какой-то напиток в глиняных чашах. Пахло чем-то травяным и кисловатым. Я пригубил, стараясь не морщиться, — на вкус это было так себе, но отказываться было бы оскорблением.

Потом начались танцы и песни. Местные девушки водили хороводы, размахивая цветными платками. Старики играли на странных инструментах — что-то среднее между балалайкой и гуслями. Дети прыгали и смеялись, на время забыв о голоде и болезнях.

Мы с Зейнаб сидели на каких-то подушках, наблюдая за представлением. Она держалась отстранённо, но я заметил, как иногда её лицо смягчалось при виде танцующих детей.

Когда празднество подошло к концу, нас проводили в дом старосты — самый большой в деревне, хотя и он скорее напоминал сарай, чем жилище для бея. Но выбирать не приходилось.

Внутри было чисто и прохладно. Стены, обмазанные глиной, защищали от жары. Пол застелили коврами, на стенах развесили тканые полотенца с вышивкой. В углу стояла печь, рядом — стол с простой едой: лепёшки, овощи, немного мяса.