— Быть может, — согласился Захар. — Только не наш.

Алексин вздохнул, поднялся и прошёлся по комнате, сложив руки за спиной. Видно было, как в его голове с бешеной скоростью крутятся шестерёнки.

— Если это правда… — медленно начал он.

— Вы хотите сказать, если этот подлог не всплывёт наружу, — Захар улыбнулся. — Ведь если это правда, вам придётся признать, что вашего героя нет.

Шашков вскочил, развернулся к Алексину.

— Мы не можем так просто… Мы должны. Чёрт возьми! Мы недавно видели его в бою! Разве самозванец мог бы так?..

Алексин остановился, склонил голову набок.

— Вот в этом-то и вопрос, — сказал он тихо. — Что, если мог? Что, если мы поверили в ложь?

Захар смотрел на них с торжеством. Он знал, что сделал своё дело.

Но тут дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник запыхавшийся слуга.

— Господа… Он здесь. Приехал! И требует встречи!

Наступила зловещая тишина. Трое мужчин переглянулись.

В комнате темно.

Лунный свет ложится на её плечи, скользит по изгибам тела, подчёркивая упругость кожи, но в её взгляде — вызов.

— Ты думаешь, что победил? — Натали склоняет голову, разглядывая меня с откровенной дерзостью. Губы её дрогнули, словно она собирается усмехнуться, но сдерживается. — Что ж, значит, теперь ты можешь взять своё вознаграждение?

Делаю шаг ближе. Она не отступает. Грация дикого зверя, запертого в золотой клетке. Дыхание ровное, но я вижу, как под корсетом поднимается и опускается грудь. Чувствую жар её кожи ещё до того, как касаюсь.

— Если ты считаешь себя трофеем, — мой голос чуть хрипит, и я не пытаюсь скрыть этого, — то мне придётся разочаровать тебя. Я не коллекционер.

— Тогда кто ты? — в её глазах мелькает что-то опасное. Она проверяет меня, испытывает, провоцирует.

Кто ее послал? На кого она работает?

Сегодня, когда она пришла, мне это понравилось. Но в душе осталось сомнение. Она это сделала по доброй воле или ее подослал ко мне князь?

Или кто-то другой?

Молча беру её за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. Её кожа горячая, мягкая. Она напряжена, но не отворачивается.

— Я тот, кто сломает тебя, — говорю, медленно склоняясь к её губам. — И соберёт заново.

Натали резко втягивает воздух, но не отстраняется. Я ловлю ее губы своими, вцепляюсь в нее, как хищник, не оставляя ей шанса отступиться в её решении.

Её ответный поцелуй — пламя, неистовое, опасное, как разбушевавшийся пожар. Она дерзит мне даже сейчас, сжимая пальцами мою рубашку, царапая ногтями кожу.

— Ты самоуверенный ублюдок, барон, — шепчет она, когда я отрываю её от себя, отбрасывая на кровать.

Белоснежные простыни смяты, локоны её растрепались, глаза сверкают в темноте.

— И всё же я позволю тебе.

Я не нуждаюсь в её разрешении, но эта фраза будоражит меня больше, чем если бы она просто подчинилась. Рву с неё платье — не грубо, но решительно. Натали вскидывает подбородок, её грудь вздымается. Она хочет показать, что не боится, но я вижу — зрачки её расширены, губы дрожат.

— Ты наслаждаешься тем, что я подчинилась? — её голос всё ещё звенит вызовом, но я уже знаю, что эта борьба иллюзорна. Она сдалась. Только ещё не осознала этого.

Не отвечаю. Накрываю её своим телом, позволяя ей прочувствовать мою силу, мою власть над каждым её вздохом.

И когда наконец ночь окутывает нас полностью, когда стены покоев пропитываются жаром наших тел, Натали уже не спорит. Она только шепчет моё имя сквозь полуночный мрак, теряя остатки своей гордости в огне, что я разжёг внутри неё.

Время — то несётся вихрем, то замедляется, позволяя наслаждаться каждым мгновением. слова теряют смысл…

Натали, чего ты на самом деле ищешь?

Зачем сегодня ко мне пришла?

Это ночь без обещаний и клятв. Только пламя, которое мы оба разжигаем и не желаем тушить…

Просыпаюсь, чувствуя, как сквозь сон проникает свет. Высокий потолок украшен лепниной, стены затянуты бархатом, а по полу расстелены восточные ковры.

Протягиваю руку на постели — пусто. Натали ушла так же внезапно, как и появилась вчера.

Довольный хмыкаю.

Сквозь приоткрытое окно тянет свежестью — где-то внизу гудит утренняя Москва.

— Как прекрасна жизнь, — говорю я, потягиваясь.

— Ах, ну конечно, — раздается насмешливый голос, — победитель над несчастным молодым Морозовым наконец-то открыл глаза. Тебе, друг мой, к ногам надо еще и банду трубадуров приставить, чтобы одами воспевали твое пробуждение.