Нина задумчиво постукивает пальцем по подбородку.

— Думаю, — начинает она, — на него воздействовала магия. Не обычная, а очень, очень древняя. Он изменился не сам. Кто-то или что-то его сломало.

В доме становится тихо, даже Зир замолкает.

Мы переглядываемся. Чувствую, как внутри поднимается холодная волна тревоги.

— Это невозможно, — шепчет Семён. — Кто мог бы такое сотворить с ним?

Нина резко поворачивается ко мне, в глазах её пляшут огоньки.

— Барон, — медленно произносит она, — я думаю, князь Колтов заключил сделку. Но не с человеком. И не с ведьмой. А с кем-то… намного, намного древнее.

Семён бледнеет. Чувствуя, как холод пробирает спину. Зир едва слышно шелестит.

— Барон, а может, пора валить из этого дома?

— Ну, зачем ему это могло понадобится? — выдыхаю я.

В ответ тишина. Предположение Нинель, конечно, смелое, но дальше развития не получает.

Слишком много неизвестных.

— Давайте, все расходимся спать. Утром все разъяснится.

— Боюсь, мой господин, — шелестит на ухо Зир. — С таким развитием событий, как бы утром все еще больше не усложнилось.

— Не каркай тут! — обрываю я.

На утро собираемся все за завтраком в просторной гостиной.

Сижу за столом, разрезая сочный кусок ветчины. Солнце лениво пробивается сквозь тяжёлые гардины, подсвечивая серебряные ножи и кружки с горячим чаем.

Семён Колтов вполголоса обсуждает со мной свежие газетные сплетни, пытаясь отвлечься от тяжких дум о своем дяде — князе Александре Колтове.

А мой брат Арсений, как всегда, вежливо скучает. Напротив, две дамы-некромантки — Нина Сергеевна и Мария — неспешно размешивают чайные ложки в своих чашках, хотя по выражению лиц заметно — им есть что сказать. Но они помалкивают.

Семен пробегает строчки газеты и внезапно вскидывает глаза на всех присутствующих, явно обнаружив в статьях что-то любопытное.

— Граф Алексей Гаврилов, — негромко говорит Колтов, перегибаясь через стол и шурша страницами газеты, — помер. Внезапно. А завещание его ещё внезапнее — всё имущество достаётся какой-то Марии. Незаконной дочери.

Поднимаю бровь. Арсений уклончиво пожимает плечами, а Нина Сергеевна делает вид, что это её не касается.

— Ах, эти семейные драмы! — хмыкает фамильяр Зир. — Безутешная вдова в слезах, законные дети на паперти, а неизвестно откуда взявшийся бастард получает дворцы и золото. Какой чудесный сюжет для мелодрамы.

— Сюжет явно для уголовного дела! — добавляет Семён, кидая взгляд на Марию. Та сидит неподвижно, пальцы сжимают ложку так, что костяшки белеют.

Разумеется, не могу упустить момента поддеть Нину Сергеевну.

— Мадам, вы ведь некромант. Как вам внезапные смерти и ещё более внезапные завещания? Как думаете, граф сам подпись на завещании ставил?

Нина спокойно допивает чай. Откладывает чашку.

— Барон, — произносит она ровно, — в этом мире есть вещи, о которых лучше не знать. И лучше не спрашивать.

Семён хмуро фыркает. Я усмехаюсь.

— Что ж, значит, мне точно стоит узнать, — говорю я.

И именно в этот момент двери с грохотом распахиваются.

В гостиную, залитую солнечным светом, врывается капитан гвардии. Молодой, но с волчьим оскалом и холодными серыми глазами. За ним — дюжина солдат в синих мундирах, сверкающие кирасы, рукояти шпаг. На белоснежном кафельном полу остаются следы грязных сапог.

— Кто здесь Мария? — голос у капитана чеканный, сталью звенящий.

Мария вскакивает, дыхание сбивается в короткий судорожный вдох. Лицо белее скатерти.

— В чём дело? — встаю я, скрестив руки на груди.

Капитан молча протягивает мне бумагу. Бегло пробегаю глазами.

Ордер на арест.

— Бастард графа Алексея Гаврилова обвиняется в мошенничестве, подлоге и… — капитан на мгновение отрывает взгляд от документа, изучая наши лица, — убийстве.

Гвардейцы сдвигаются в сторону Марии.

— Это ошибка! — всхлипывает она. — Я… Я ничего не делала!

— Ах, вот как, — спокойно произносит капитан, заглядывая ей в глаза. — Значит, вы хотите сказать, что граф подписал завещание добровольно?

Мария открывает рот… и тут же закрывает.

Зир, сидящий у меня на плече, лениво облизывает коготь и шепчет.

— Должен заметить, хозяин, мы, кажется, присутствуем при великолепном фарсе. Или при начале очень плохого дня.

Косо смотрю на фамильяра, но ничего не говорю.

Потому что у Нины Сергеевны на лице — спокойствие. Совершенное, абсолютное спокойствие. Как у человека, который уже знает, что случится дальше.

И в этот момент я понимаю — нас затянуло в нечто куда более тёмное, чем просто завещание и пара ренегатских некромантов.