— Со вчерашнего, — буркнул я. — Вот, тоже мне, состояние! Есть у вас аптечка?

Полицейские поднялись, как по команде. Приблизились ко мне. Но следователь сделал небрежный жест рукой.

— Дайте аптечку, — потребовал он. — Йод, бинты. Что там нужно? Рана выглядит существенной.

— Мне бы зеркало, — попросил я. — И пластырь.

— Дайте, — снова махнул рукой следователь.

Он встал со стола, достал портсигар. Закурил и сделал такую аппетитную затяжку, что мне поневоле захотелось попробовать его табак. Он перехватил взгляд и извлёк одну сигарету.

— Угощайся.

— Нет, я не курю, — отказался я.

— Странно, — ответил следователь. — Голос прокурен основательно. Словно ты к выхлопной трубе прикладывался, а не к сигарете.

Я пропустил очередную колкость мимо ушей, положил перед собой зеркальце, раскрыл аптечку. Сначала — промыл рану спиртом и аккуратно обработал края. Мне повезло: рассечение было небольшим. В саму рану почти ничего не попало. Потом скатал ватку, капнул йодом, аккуратно промокнул, убрал мусор. Поморщился. Оторвал три куска пластыря и аккуратнейшим образом заклеил рану.

— Грамотно, — похвалил следователь. — Служил в армии?

— Нет, — ответил я. — Учился на врача.

— Где и когда?

— Не помню.

Следователь дождался, пока один из полицейских уберёт аптечку и выбросит в мусорное ведро вату. Хитро у них тут всё устроено! Открыл диковинную печатную машинку, пальцы его проворно забегали по клавишам.

— Так что, только имя помнишь? — спросил он. — А фамилию?

— Ну, допустим, Долгорукий… — сказал я. — Но не уверен.

— Ладно, формальности, — кивнул следователь. — Сколько ударов ты нанёс? Какова локализация?

— Я только сбил с ног этого мужика, — ответил я. — Он упал, сопротивлялся… Потом, кажется, бил по лицу, один или два раза. Могу ошибаться.

О том, что перед ударом я ощутил непривычный прилив энергии, решил умолчать. Следователь снова встал. Его привычка ходить туда-сюда изрядно напрягала. Он вновь взял с другого стола какие-то бумаги, прочитал их.

— Вот же! — рявкнул он. — А фотоснимков-то не сделали! Бездельники. Судебные хирурги точно не будут такими глупостями заниматься. Надобно их вердикт ждать.

— А ежели он ему кость проломил? — вдруг спросил один из полицейских. — Височную? Тот и представился.

— Слишком быстро представился, — возразил следователь. — Аристарх сказал, что этот несчастный умер мгновенно…

— Вы разговаривали с Аристархом? — вдруг спросил я.

— Слово задержанному пока не давали, — пожурил меня полицейский. — Конечно, он сразу позвонил Фёдору Михайловичу. Мне то бишь. Как-никак, старый знакомец… Куда, говоришь, ты бил этого мусорщика?

— По лицу вроде, — буркнул я.

— Задержан на сорок восемь часов, — объявил Фёдор Михайлович. — За бродяжничество. Допивай кофе скорее. Уведите. Продолжим наш разговор, когда судебные хирурги основательно распотрошат несчастного Толика.

— Какие обвинения? — спросил я.

Но следователь в кителе, как с картинки, уже развернулся и строевым шагом покинул помещение. Толстый полицейский подошёл ко мне и занёс руку…

Я вновь шагал по коридору. Как мне показалось, полицейское отделение состояло из двух частей. Одна — парадная, даже роскошная. Та, где меня допрашивал лощёный следователь. А вторая — весьма простая. Мы двигались именно по ней.

— К чему все эти реверансы? — спросил я. — Там — кофейный аппарат, мягкие кресла. А тут…

— Так то дворяне, — объяснил долговязый полицейский. — Ты как с луны упал, ей богу!

— А вы не дворянин?

Коп рассмеялся и хлопнул меня по плечу — мол, хорошо пошутил. Минуту назад толстый полицейский меня здорово напугал. Он занёс руку, но вместо удара — выдал мне какую-то квитанцию. На ней было написано: «В случае освобождения сей подданный имеет право получить в хранилище семьдесят пять копеек». Однако, меня так запугали, что я воспринимал его жест, как подготовку к удару. Он же позвал длинного.

— А что мне светит теперь? — спросил я у своего конвоира.

— За убийство — пожизненная каторга, — зевнул коп. — Ну и выпорют основательно.

— Выпорют? — возмутился я.

— За бродяжничество — плетей пять, а за убийство — до сотни, — объяснил коп. — Да ты не боись, у нас всё гуманно. Будем пороть по десять ударов в день. Чтобы ты не представился. Медсестру позовём. Будет тебе давление мерить. Всё — по высшему разряду.

— А можно не пороть? — спросил. — Я же не виноват, что бродягой стал.