— Ну, пошёл!

Я ощутил, как кто-то резко ткнул меня в шею. От неожиданного удара я едва не рухнул на землю. Обернулся. Во все тридцать два зуба улыбался высокий и крепкий мужичок в форме. На погонах не было звёзд, а только какие-то полоски. Это и есть Иванов? Откуда он только взялся?

— Михалыч, ну ты чего? — возмутился высокий коп. — Мы ж почти пришли!

— А чтобы эта мразь не расслаблялась! — осадил его толстый полицейский. — А будешь много болтать, я…

— Ну всё, хорош.

Голос долговязого полицейского поменялся. В нём был страх? Подобострастие? Металлическая дверь перед нами распахнулась. В проёме появился ещё один правоохранитель. Высокий, лощёный, с аккуратными ладонями. Он посмотрел на своих коллег, как на мусор под ногами. Потом перевёл взгляд на меня и вздохнул.

— Это и есть убивец? Мать честная. С какой только падалью дорогому Фёдору Михайловичу не приходится работать…

— И это я его отмыл! — просиял высокий полицейский. — А так — вы бы вообще упали, господин!

— Помолчи, — осадил его лощёный коп. — Так, Михалыч, усаживай его на стул. А ты — свободен.

— Вот, — длинный полицейский протянул монеты. — Его богатство. Семьдесят пять, я пересчитал. Ежели хоть пенни…

— Свободен! — рявкнул лощёный, принимая мелочь. — Что неясного?

Стальная дверь закрылась изнутри. В целом всё отделение полиции производило неплохое впечатление. Но конкретно эта комната была, будто из другого мира. Паркет на полу. Удобная, дорогая мебель. Огромный стол. На стенах — зелёные обои с позолотой. А в углу стоял… Кофейный аппарат!

На столе — некое подобие печатной машинки. Но уж очень мудрёный аппарат. Оба полицейских стояли рядом. Наручники с меня никто не снимал: руки были спереди. Долго ждать не пришлось. В красивый кабинет вошёл ещё один мужчина в форме. Китель сидел, как влитой. Воротничок рубашки стоит. Полицейский был похож на актёра, настолько он был ярок.

— Так-так… — сказал он, посмотрев какие-то документы. — Ну что ж, будем дознаваться… Ты и есть убийца?

Следователь выразительно посмотрел на меня. На каждом его погоне было по одной большой звезде. В глазах — тоска, усталость. Не дожидаясь ответа, мужчина подошёл к аппарату и нажал на кнопку.

— Ты не молчи, — бросил следователь через спину. — Я тишину не люблю, знаешь ли.

— А разве… — начал я. — Вы не должны выяснить мои данные? Зачитать права… Предложить адвоката?

Мужчина картинно хлопнул себя по лбу. Остальные полицейские подобострастно рассмеялись.

— Должен! — ответил мужчина, не оборачиваясь. — А смысл? Уже десятый час. Адвоката мы будем ждать до поздней ночи. Права твои в Конституции записаны. Читать умеешь? Я тебе в острог вышлю экземпляр. Ежели цензура пропустит. А данные… В рапорте написано, что ты скрыл всю информацию, за исключением своего имени.

— Верно… — поразился я. — Верно. Меня зовут Семён. Остального я не помню.

Полицейский подошёл к столу и жестом указал мне на стул. Я сел. От мягкости ноги сразу подогнулись. Боже мой, до чего же я устал! Первый день в незнакомом мире — и уже сплошные проблемы. Следователь отпил глоток, сморщился и придвинул кружку ко мне.

— На, пей, — сказал он. — Отвратительный кофе. У тебя вкуса нет, тебе всё равно. Чего добру пропадать? А мне, дорогой убивец, эстетически неприятно иметь дело с подобным кофе.

Двое полицейских вновь подобострастно рассмеялись. Я не стал спорить, отхлебнул напиток. Вкус был… Потрясающим! Такого ароматного и насыщенного кофе я не пил вообще никогда. Сделал ещё глоток, непроизвольно простонал. Тут уже настал черёд следователя хохотать.

— Ну, рассказывай, сомелье, — приказал он. — Что ты сделал с Анатолием Михайловичем Горбуновым? Ценнейший сотрудник центра переработки, между прочим! Был.

Я вновь хотел заговорить о своих правах. Потребовать адвоката и обвинение в письменной форме. Даром что ли я ходил на уроки по правам человека в школе? Но следователь странным образом располагал к себе. Лицо у него было… человеческим? Я почему-то решил не спорить с ним.

— Ничего особенного, — пожал я плечами. — Мы целый день собирали мусор. В конце смены всем заплатили по пятьдесят копеек, а мне бригадир дал только тридцать. Когда я расчёта потребовал, ударил плёткой.

— А что за рана на лбу? — спросил следователь.

— Это уже полицейский ударил, — вздохнул я. — Низкий такой. Смогу опознать.

Копы вновь рассмеялись. Про рану я как-то и забыл. А зря, её не мешало бы осмотреть и обработать.

— Ты говоришь, тридцать копеек… — продолжал свой допрос полицейский. — Но при тебе обнаружено семьдесят пять. Откуда остальные?