Мы взяли немного правее и подошли к бытовкам-вагончикам. Они были разными, объединяла их лишь установка на сваях — где-то метр от земли. Одно сооружение стояло ещё выше. Красивая, ровная бытовка. А ещё одна — напротив, низковато. Но — с решётками.

Перед бытовками стояла табличка с гордой надписью: «Её Величества экспериментальная мусоропереработка. Прожект финансирован державною казною».

Я протёр глаза, но надпись не исчезла: «Её Величества...». Похоже, я не просто переместился во времени — я попал в какую-то другую Россию. Где вместо генсеков — монархи? Или это бред горячечного сознания?

Увиденное меня крайне озадачило. И даже не отсутствие хоть каких-то станков или цехов для переработки мусора. А эта странная приставка — «Её Величества». Они тут уже сдурели в край? Или, постойте-ка…

Подле городка бытовок, неподалёку от «Её Величества» уже стояло десятка три таких же бродяг, как и мы. Все оборванные, чумазые, заросшие. Они курили сигареты и громко кашляли. Тимофей с ними поздоровался одним общим взмахом руки, я тоже кивнул. Никто никому грязных рук не подавал, и это хорошо. Видно, что с гигиеной тут полный швах. Никогда в жизни не стал бы жать ладони таким опустившимся маргиналам. Хотя чего там? Я ведь один из них.

— Завтрак! — радостно сказал Тимофей и пошёл к одной из бытовок. Той самой, низкой. — Жаль, что не наливают… Но это только в конце. Только в конце.

Я засеменил следом. У бытовки не было окна, только одна решётка. В неё и ударил ладонью Тимофей. Между прутьев показалась рука с каким-то бумажным свёртком. Бомж взял его и отошёл в сторону. Я повторил его манёвр и тоже получил какой-то скруток. Развернул. Бутерброды с сыром! Лучше, чем ничего. Аккуратно, стараясь не трогать грязными руками еду, начал уплетать. Сыр был отвратительным, а вот хлеб — свежим.

— Где запить? — спросил я.

— Вон, бочка с водой, — махнул рукой мой провожатый.

Осмотрелся. Рядом действительно стояла открытая баклажка. Полагаю, что пили из неё не только люди, но и птицы. Возможно даже крысы. Тут прямо на моих глазах один оборванец сложил ладони лодочкой, набрал и отпил. Потом ещё раз. Потом этой же водой освежил своё лицо.

Мне стало понятно, почему утром коренной москвич ударил меня по заднице за то, что я пользуюсь его краном. Признаться, глядя на эту антисанитарию, я начинал понимать того москвича — его удар был скорее гигиенической необходимостью.

Посмотрел на баклажку с отвращением. Нет, пить не буду. Пожалуй, потерплю. А Тимофей быстро съел свои бутерброды и уже пытался прикурить. Чиркал спичкой о коробок, искры летели во все стороны.

— Ты чего! — крикнул я. — Мы же с тобой в военном вагоне ехали. На нас полно взрывчатки!

— Так я отряхнулся, — сказал бомж удивлённо. — Не ссы, так это не работает. Я же знаю, во Владике служил. Чтобы это дело взорвалось, надобно взрывчатку горкой сложить. А взрыватель — внутрь засунуть.

На глазах у Тимофея почему-то появились слёзы. Он тоже подошёл к баку, отпил воды. Ну нет, я к этому рассаднику бацилл даже не прикоснусь. Вереница мусоровозов всё заезжала и заезжала на рукотворную гору. Не было конца этой змее. Спустя двадцать минут пребывания на свалке я уже перестал ощущать противные запахи. Как же быстро человек ко всему привыкает!

— Стройсь! — раздался крик, и оборванцы забегали, стали в длинную шеренгу.

Я подошёл и занял место в самом конце, возле своего поводыря. На почтительном расстоянии вдоль этой линии оборванцев прошёл крепкий и упитанный мужик в камуфляже. Он заглянул в глаза каждому. Задержал взгляд на мне. Открыл рот, но тут же закрыл его. Видимо, сказать было особо нечего.

— Тридцать два человека, — произнёс мужик после паузы. Видимо, это и был тот самый Толик. — А где Золотарь? Где Рухлядь?

— Золотарь сдох, — раздался женский голос. — Вчера забрали его.

— Сдох? — возмутился Толик. — Да как он посмел? Он же мне червонец торчит, паскуда. Тьфу! Мало я его сёк, мало… Значит, чтоб без моей команды больше не дохли. Ладно, а Рухлядь где?

Шеренга молчала. Некоторые уводили глаза. Бригадир снова прошёл вдоль этого взвода павших ангелов и почему-то посмотрел на меня. Лицо его было обрюзгшим, изо рта свисала слюна. Глаза — злобные, подбородок напряжён. Вид его почему-то меня веселил. Неудивительно, после лёгкого завтрака на душе сразу же стало легче. Я начал улыбаться.

— Чё зубами торгуешь, мразь? Где Рухлядь?! — рявкнул Толик, обращаясь ко мне. — Где Рухлядь, я тебя спрашиваю!

— Понятия не имею, — спокойно ответил я.

— Ты ж с ним всегда пьёшь! — напирал бригадир. — Что, забыл разбудить? Или перепили вчера? Или, может, по пьяни… Того?!

— Мы с ним уже два месяца не живём, господин начальник, — пришёл на помощь Тимофей. — Он вроде как местную нашёл. У неё живёт. Никакого того, господин начальник. Мы с Сёмкой только женщин любим.

Лицо Толика вытянулось. Он осмотрел взвод бомжей обиженным взглядом. Экие вы, мол, неблагодарные. На бабу его променяли!