— Аристарх развлекается.

И больше ничего объяснять не стал. К концу дня я и сам перестал обращать внимание на залпы. Все звуки слились в один фон. Крики чаек, рокот моторов мусоровозов, шелест грызунов. Свалка — отвратительное место. На меня давило положение в новом мире, а ещё — беспокоила антисанитария. За весь день я, пардоньте, ни разу в туалет не сходил.

Так, незаметно, день подошёл к закату. Голод стал невыносимым. А если бы не трофейная бутылка воды в обед, я бы уже давным-давно рухнул на землю Я закрыл глаза, представляя фонтан на Арбате - как подставлю лицо под ледяные струи, как вода смоет эту адскую копоть... Но открыв глаза, видел лишь бесконечную свалку. Наконец, раздался сигнал — удар чего-то металлического.

Я понял, что это и есть конец рабочего дня. Взяв вёдра и лопаты, мы поплелись к бытовке. Я еле ноги волочил. А Тимофей, напротив, перестал хромать. Он был перевозбуждён нашими успехами на ниве сортировки мусора.

— Двести пять вёдер! — сокрушался он. — Двести пять! Да это рекорд, как его… Олимпийский!

— И сколько нам заплатят? — зачем-то спросил я. В душе мне было понятно, что нас ждут гроши. Никак не оправдывавшие трудозатраты. Просто взыграл какой-то спортивный интерес, что ли.

— Терпение, — ответил он. — Сначала — ужин. И чарочка.

И вновь — неподдельная нежность. Когда Тимофей говорил о спиртном, глаза его загорались. Мы подошли ко всё той же бытовке. На этот раз решётка отсутствовала. Каждому голодранцу выдавали бумажный свёрток, а ещё — маленькую стеклянную бутылочку со спиртным и металлическую кружку с чаем.

— Кружку вернуть! — рявкнула тётка из глубины бытовки.

На раздатчице был респиратор. И руки у неё — в перчатках. Значит, есть какая-то охрана труда! Хоть я и старался носить вёдра аккуратно, на ладонях всё равно появились мозоли. О слое грязи, что налипала на кожу, я старался не думать. Как и об отвратительном запахе. Быть может, вырученных копеек хватит на баню? И на какую-нибудь дешёвую одежду?

— А где руки помыть? — спросил я тётку.

— Пусть твой дружбан на них поссыт, — съязвила она. — Заодно и дезинфекция.

Да, дружелюбие — «сильная» сторона здешних ребят. В металлической кружке оказался горячий чай. В свёртке — бутерброды, но на этот раз не с сыром, а с неким подобием ветчины. После долгого физического труда — отличная еда. Я старался кушать аккуратно, чтобы ненароком не коснуться грязными руками пищи.

Что мы только сегодня не трогали! Все бактерии России, казалось, были собраны на этой свалке. Вкусы у москвичей оказались донельзя понятными. Сотни, тысячи металлических банок от консервов всех видов и мастей. Стеклянные бутылки от соков, лимонадов, масел. Бумажные свёртки и упаковки. Газеты. Книги — жаль, не было времени их читать.

Были предметы, которых касаться неприятно — мягко говоря. Использованная туалетная бумага. Гигиенические прокладки. Перевязочные материалы, тоже бывшие в употреблении. А вот пластика — неожиданно мало. Он встречался в игрушках, во флакончиках, сломанных бытовых приборах.

Здесь пластмассовый мир ещё не победил. Я стоял и не мог понять, кто придумал этот допотопный труд? Ну сколько мусора тридцать с лишним бродяг могут рассортировать за день? Мы не заполнили даже пяти контейнеров. А мусоровозы всё прибывали и прибывали. Они поднимались высоко на гору…

Тридцать бродяг и один надзиратель. Были ещё какие-то сотрудники, но они прятались по бытовкам. Большая часть сборщиков после смены с трудом ноги волочила. Они сидели и лежали прямо на земле. Кружки строго-настрого потребовали вернуть в пункт раздачи. Я так и сделал.

— Стройсь! — скомандовал Толик.

Бомжи проворно встали в шеренгу. Но энтузиазма у них было куда меньше, нежели утром. Толик шёл вдоль ряда работников и выдавал каждому сорок или пятьдесят копеек, громко озвучивая сумму. Люди тут же прятали монеты и удалялись. Наконец, дошёл и до нас с Тимофеем.

— А вот эти мужики сегодня отличились! — громко сказал бригадир. — На, Тима, шестьдесят копеек. Заслужил!

Мой напарник просиял. Я не разбирался в местных ценах (первый день, всё-таки!). Но, наверно, сумма была смешной. Он взял монеты и тут же положил в какой-то потайной карман засаленной куртки. С ума сойти, сколько у бомжей карманов!

— А этот хрен с горы, — Толик ткнул пальцем на меня. — Тоже отличился. И получается тридцать копеек.

— Это почему? — возмутился я. — Столько горбатился! Разделение труда придумал!

Если бы я знал, чем закончится наш спор, то не начинал бы его.

Немая сцена продолжалась неприлично долго. Казалось, даже птицы замерли, чтобы посмотреть нашу битву взглядов. Толик смотрел, не мигая. Но и я не сдавался. Воцарилась тишина. На рукотворную гору то и дело набегал ветер. Если днём была невыносимая жара, то сейчас — похолодало.

— А бутылку кто украл? — спросил бригадир после долгой паузы. — Кто, я спрашиваю? Ты же у нас один тут такой чистюля!