На пути к рынку девочка привычно держалась за край моего плаща и с интересом посматривала на прохожих и здания вокруг — но чем ближе мы подходили, тем чаще девочка зыркала на мою правую руку. Около рыночного ряда она чуть заёрзала.

— Хозяин, — донёсся робкий голосок. Девочка испуганно вдавила голову в плечи, протягивая ко мне руку. — Не надо искать Сою. Не хочу теряться.

— Вот и держись крепко, — я схватил маленькую ручку. Девочка шмыгнула носом и тихонько, стеснительно поблагодарила меня.

На рынке мы пробыли долго, хотя закупались всем необходимым у одного лавочника. От витавших в воздухе ароматов пряностей и масел живот утробным рыком напомнил, что кто-то морщинистый завтрак-то пропустил. Наудачу нашёлся передвижной ларёк со всякой снедью. Торговавшая там женщина криво скрыла презрение и ненависть во взгляде, стоило нам приблизится к ларьку. Я не собирался даже думать, морщины ли или ошейник девочки повлияли на женщину — просто заказал бутербродов. И пристально следил, как женщина разрезала небольшие лепёшки и фаршировала их начинкой. Но из трёх полученных на тарелке бутербродов я съел только два. Одно мелкое наказание заглядывало мне в рот, пристально следя за каждым движением руки с едой.

— Тарелка с кашей, потом ещё мою доела. Чай с хлебом. И это всё меньше часа назад. Голодная, что ли? — спросил я у девочки. Та потупила взор, но продолжила следить за мной.

— Куда в тебя всё это влезает? — недовольно прошептал я, протянув мелкому наказанию один из бутербродов.

— Спасибо, хозяин, — девочка аккуратно схватила его и методично заработала челюстями.

Странное пищевое расстройство у малышки. Месяц назад она получила последнюю порцию молока, рост остановился уже через неделю, и вместе с этим она практически прекратила пользоваться туалетом.

Раньше девочка походила на пятилетнего ребёнка, а сейчас ей можно дать все восемь. Раньше, сколько бы ни съедала, в туалет не ходила, а сейчас разок в неделю да сходит. Возможно, подкормка молоком в Яхоновском княжестве невольно запустила в организме девочки тот рост, отложенный в пятилетнем возрасте. Её же подбросили в церковь во младенчестве, кормилицу найти не смогли и перевели на кормёжку козьим или иным молоком и, думаю, свою роль сыграло её достижение «Могучесть». Оно, как сказал оценщик из княжества, «укрепляет волю тела и насыщает его провидением Всебогов».

У меня нет уверенности, что обычный младенец обязательно выживет при вскармливании животным молоком — но именно достижение всяко спасло девочку, и позволило пережить первые годы жизни. А там к пяти годам рост остановился, ибо некие «запасы» в организме закончились. А месяц назад организм получил недостающее и резко начала нагонять отставание, да только ресурсов не хватило. Очень корявое предположение, от него несёт шизофренией как от отхожего места — но других предположений у меня нет.

В отель я вернулся практически перед обедом с тяжёлым рюкзаком за спиной и не менее тяжёлым предчувствием. Весь день за мной следили две группы по две мерцающих звёздочки, попеременно меняясь местами, чтобы я не заметил слежки. Хрен знает, зачем они вообще за мной увязались, но пожри их скверна — я не собираюсь это выяснять. У меня насчёт этих шестерых идиотов только одна задача.

После обеда я дожидался приглашения слуги, пересчитывая припасы под аккомпанемент неуклюжего бормотания девочки. Я выписал ей на листок новые слова, и она попеременно то тренировалась произносить только их, то открывала книгу и пыталась читать всё предложением целиком. Получалось откровенно дерьмово, но за один день невозможно научить читать ребёнка, до этого даже книги в руках не державшего. С припасами же всё отлично: пшена и сушёных овощей для каш хватит на десять дней перехода; увесистый кусок сала все десять дней будет добавлять нажористости кашам, как и мешочек с соевыми бобами; небольшая головка сыра скрасит ужины, а на завтраки в каши я всыплю вяленых ягод. Всё отлично, кроме веса. Придётся тащить на себе больше десяти кило только снеди, пришлось отказаться от мяса — но с умением «Обнаружение жизни» и магическим арсеналом охота получится несколько скучной.

Пришедший слуга проводил меня в подвал отеля. Там потайной ход вёл в соседнее здание, в магазинчик дорогой женской одежды. В нём меня проводили до чёрного выхода, и я незаметно проскользнул мимо слежки. Это радовало, как и то, что в том же здании меня ждут обратно.

Я направился к одному из местных борделей, ко вполне обычному зданию с вывеской без слов, но с изображённой женщиной с раздвинутыми ногами. Дежуривший у дверей вышибала отказался впускать ксата внутрь, а на фразу «да мне бы только зайти и выйти, а то всё чешется» кинул «ищи шлюх в подворотне». Я отошёл на несколько зданий в сторону и нырнул в замызганную грязью и рвотой подворотню. И пошёл обратно к запасному входу в бордель, обходя вонючие лужи.

Не повезло наткнуться на ссохшегося старого бродягу, с впалыми щеками от голода, отвалившимся носом от сифилиса и выпавшими зубами от цинги. Редкие пучки на плешивой макушке засаленными кисточками свисали к плечам, падая на испачканную драную рубаху. Старик услышал шаги, белыми от слепоты глазами посмотрел в их сторону и в поисках сострадания протянул дрожащую руку.

Я прошёл мимо, но спустя несколько шагов остановился.

— Что ты сделаешь, если я дам тебе золотой? — спросил я у старика. — Если и увидишь осень, то зиму не переживёшь.