«Интересно, его вообще можно чем-то пронять? — изумился Видо. — Удивительное самообладание, буквально на грани дерзости! И ведь видно, что это не поза и не игра, он искренне… рад предложению?! Ну да, учиться ему следует, но где хотя бы тень обиды от презрительной насмешки Фильца?! Что это, высшая форма смирения или такая же высшая — наглости? Поразительная личность… Пожалуй, я все меньше удивляюсь тому, что его выбрал кот… и все меньше понимаю этот выбор! Все тот же вопрос — что с ним не так?! Что ему может предложить Та Сторона, чего герр ведьмак не способен сам достигнуть с таким отношением к жизни?!»

— Зайдите ко мне завтра после обеда, — мрачно сказал Фильц. — Будут вам прописи.

И, уткнувшись взглядом в тарелку, едва слышно что-то пробурчал о семи днях, которые просто нужно перетерпеть.

Настроение Видо, заметно исправившееся, когда инцидент с кошкой превратился из позора в анекдот, снова рухнуло в бездну. Да, три дня уже прошло, и через неделю придется послать отчет. Потом еще несколько дней пройдет, пока Шварценлинг его получит и пришлет людей за ведьмаком… Ну, допустим, не одна неделя, а две! Вряд ли Ясенецкий успеет изучить все, что собирается. Хотя бы в верховой езде успеть его поднатаскать! А потом — все. Неважно, поймает ли Видо кота, ведьмака увезут в Виенну, и это странное знакомство прервется. Надолго, если не навсегда. Жизнь капитула и лично Видо фон Моргенштерна войдет в привычное русло ровно до тех пор, пока он не оставит службу из-за семейного проклятия.

«Семейного безумия, — поправил он себя. — Изволь называть вещи своими именами и не врать самому себе, ведь это недостойная трусость. Тебя ждет участь почти всех Моргенштернов — за редчайшим исключением, на которое надеяться не стоит, ведь безумие уже стоит на твоем пороге, и его лик отвратителен. А ведьмак… можно лишь молиться, чтобы ему повезло, и твое решение поймать кота не обернулось для Ясенецкого непоправимой бедой…»

* * *

После ужина Стас, как и обещал, снова наведался в кухню, однако безымянную пока кошку на месте не застал. Кухарка сообщила, что «подлая тварь» стянула со стола обрезки гусиного жира и смылась во двор, только ее и видели.

— Надеюсь, ей плохо от жира не станет? — обеспокоился Стас.

— Это ей-то?! — возмутилась фрау Штюбе. — Даже не сомневайтесь, герр московит, уж ей-то станет хорошо! Не знаю, как она мышей ловить будет, а для всего остального у нее лапы отлично приспособлены! Как бы кошельки тырить не начала!

— Ну что вы, дорогая фрау… — начал Стас, потом вспомнил муфту с перчатками и снова призадумался о моральном облике своей подопечной. — Кстати, как бы нам ее назвать? Нельзя домашнему животному без имени.

— Подлюка! — мстительно предложила кухарка. — Негодница! Чертова дочь, прости меня Господь!

— Только не это, — столь же решительно воспротивился Стас. — А то знаете, как говорят у нас в Московии… Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Ладно, отложим выбор имени до более близкого знакомства. Вам ничем помочь не нужно, дорогая фрау Штюбе? Воды, дров принести?

— Ох, да что вы… — Кухарка не то чтобы мгновенно растаяла, но заметно подобрела. — Всего еще завтра до обеда хватит, уж спасибо вам, герр московит, превеликое. От этих бездельников разве дождешься уважения к честной женщине? Достанут ведро-два и начинают пирожки выпрашивать, а то и к вину лапы загребущие протянут. Вы — дело совсем иное, сразу видно! Кстати, Фридрих Иероним вас искал, что-то ему из города принесли, пока вас не было. Вы уж к нему загляните, а за эту проныру хвостатую не извольте беспокоиться, не пропадет. На конюшню, небось, убежала, там возле зерна всяко мыши водятся. Молоком, опять же, от козы пахнет… Не-е-ет, — с унынием заключила почтенная кухонная работница, — никуда она теперь от нас не денется, такую дуру поищи — не найдешь.

Стас, которого этот вывод искренне порадовал, заверил кухарку в своей готовности и дальше помогать, чем сможет, и отправился искать Фридриха Иеронима, надеясь, что камердинер приготовил ему обещанные покупки. Отсутствие зубной щетки и расчески уже по-настоящему напрягало! Но прежде, вспомнив распоряжение Фильца держать бочки полными хотя бы наполовину, заглянул в ту, что стояла во дворе — почти доверху! — и в банную.

Вот последняя его немало удивила. Она была не просто пуста, но еще и опрокинута, чего с тяжеленной деревянной бадьей просто так случиться не могло. Стас пригляделся… Рядом с бочкой на дощатом полу темнело влажное пятно, показывая, что сюда вылилось немало воды. Да и помнил он, что оставлял бочку налитой где-то на треть! Значит, не просто потратили.

— Ну и кто мне решил работы добавить? — задумчиво вопросил Стас у пустой бани, поднимая бочку и ставя ее на прежнее место. — Во дворе, значит, не тронул, там пожарная емкость на виду… А сюда прошмыгнуть и напакостить не поленился. Интересненько… С одной стороны — пакость уровня детского сада. А с другой — таким вещам свойственно прогрессировать! Если повторится снова, значит, точно не случайность. Ну, блин, поймаю… А что, собственно, я с этим деятелем имею право сделать, а? И как его поймать, если не уймется? Ловить надо на горячем, а то ведь отвертится!

Смутный план начал прорисовываться почти сразу…

* * *

Сегодня личная почта состояла из целых трех писем! У Видо радостно стукнуло сердце при виде конверта из плотной серой бумаги, подписанного знакомым почерком и запечатанного сургучной печаткой с буквами К и Ф. Он повертел конверт в руках и… отложил в сторону точно так, как в детстве откладывал на потом лакомство, втихомолку сунутое ему Фридрихом Иеронимом. Почему-то пряники и леденцы казались особенно вкусными, если хоть немного потомиться в ожидании удовольствия. Письмо от генерал-патермейстера Фалька было редкостью, которую Видо неизменно ждал, но старался не слишком-то надеяться, потому что Конрад Фальк — человек в высшей степени занятой…