— Знаете, вы, пожалуй, правы насчёт новой жизни, — продолжил Коршунов. — Я это и сам начинаю понимать. Месть — она как наркотик. Думаешь, ещё одна доза — и полегчает. А на деле только глубже затягивает.

Я припарковал машину у ворот и заглушил двигатель.

— Если так подумать, — разведчик затушил трубку, — ваша идея с представительством, с разведкой и агентурой в соседних городах — это ведь строительство нового. И мозги мои старые на что-то полезное идут, не только на то, чтобы планы мести вынашивать.

Я улыбнулся, открывая дверцу.

— Вот и славно. А Карагина с Рубцовым… Что ж, если судьба сведёт — посмотрим. Но не стоит всю жизнь на это тратить.

Коршунов вылез и захромал к дверям. В свете фонаря над воротами его лицо казалось изрытым глубокими тенями.

— Буду строить новое… Но если эти двое под руку попадутся — пощады не ждите. Некоторые долги кровью платятся, и точка.

Я кивнул. Не мне было судить человека за желание справедливости. В конце концов, я сам только что вырезал верхушку целого рода за их преступления.

— Понимаю. Главное — не дай этому желанию тобой управлять.

— Постараюсь, — буркнул собеседник.

Он помолчал, глядя в ночное небо.

— Только вот Медведев с Лосевым… Хорошие были ребята. Профессионалы. Таких теперь днём с огнём не сыщешь.

— Позаботимся об их семьях, — пообещал я. — И достойно похороним.

— Вот за это отдельное спасибо, — кивнул разведчик. — А пока можно и отдохнуть, боярин. Вы на ногах еле держитесь, хоть и стараетесь не показывать. Завтра разберёмся со всеми делами.

Мы направились к воротам. Охранник, узнав нас, поспешно отпер замок. Внутри представительсва горели светильники, в окнах первого этажа мелькали силуэты — видимо, Листратова с Савельевым всё ещё занимались беженцами.

Я подошёл к двери, но обернулся на пороге.

— Родион. Насчёт пустоты в душе… Ты на правильном пути с представительством и разведсетью, но нужна не только работа. Попробуй найти кого-то, ради кого захочется жить, а не только то, за что готов умереть. Может, тогда и полегчает.

Коршунов задумчиво кивнул.

— Попробую, Ваше Благородие. Хотя в моём возрасте новые привычки приживаются туго. Но попробую.

С этими словами мы расстались. Я вошёл в представительство, оставив разведчика во дворе. Может быть, сегодняшняя ночь стала не только концом рода Уваровых, но и началом новой главы в жизни Родиона Коршунова. Время покажет.

Утро выдалось серым и дождливым. Я стоял на улице возле представительства, наблюдая, как беженцы грузятся в кузов грузовика. Тридцать человек с нехитрым скарбом — узлы, мешки, котомки. Та самая пожилая женщина в рваной шали, что первой согласилась ехать со мной вчера ночью, устроилась у борта, прижимая к себе потёртую кошёлку.

— Воевода, — подошёл ко мне Михаил, один из бойцов спецназа. — Разрешите обратиться?

Я кивнул, отхлёбывая горячий чай из керамической кружки. Ночь практически без сна давала о себе знать, но дел ещё оставалось немало.

— Некоторые из спасённых говорят, что у них остались припасы в деревнях. Мука, крупа, солонина. Не смогли забрать, когда к городу бежали.

Я перевёл взгляд на беженцев. Конечно, люди не с пустыми руками из домов уходили. Наверняка прихватили самое ценное, а продовольственные запасы пришлось бросить — не до того было, когда Бездушные по пятам.

— Где именно? — уточнил я.

— В основном в Вихрево и Новосёлках. Это километров 12–15 на юг, по дороге на Угрюм.

Я задумался. Продовольствие сейчас на вес золота, особенно перед Гоном. Бросать добро, которое может спасти жизни, было бы преступной расточительностью.

— Хорошо, — решил я. — Половина людей пусть остаётся здесь, в представительстве. Савельев с Листратовой присмотрят, накормят. За ними приедет второй грузовик из Угрюма. Я распоряжусь. А первый поедет по деревням с жителями тех мест, заберёт припасы.

Михаил кивнул и пошёл организовывать разделение. Люди заволновались — никому не хотелось оставаться в чужом месте, все рвались поскорее в безопасный острог. Пришлось вмешаться лично.

— Слушайте сюда, — повысил я голос. — Сейчас половина остаётся ждать следующую машину. Кто поедет забирать припасы — получит их обратно в Угрюме. Кто остаётся — будет накормлен и напоен здесь. Никого не бросим, всех довезём. Даю слово!

Вмешательство подействовало. Около дюжины человек, пришедших из дальних краёв, куда не получится отправить машину, согласились остаться, остальные полезли обратно в кузов. Я подозвал Ждана, своего водителя — крепкого мужика лет сорока с неровной щетиной.