Цинь Юй смотрел на них, и вспоминал, как духи тянутся к нему, цепляются за нить его судьбы, а их боль режет его сердце. Ведь это рвались нити жизней людей, оставляя кровавые следы и превращаясь в духов. И это делало его сердце тяжелее и…взрослее, чем могло показаться окружающим.

И тут время понеслось вперед. Я стал сторонним наблюдателем. Юй показывал мне годы тренировок в Великих Карповых Озерах, — как он учился очищать демоническую Ци, скверну, гниль, въевшуюся в ткань мира, как учился рисовать Символы, как пытался слушать и управлять Ци. И тем не менее тренировки и пребывание в этом месте покоя Цинь Юй не приносило. Он чувствовал, будто впустую тратит время — то время, которое мог использовать для помощи другим. Цинь был еще большей одиночкой, чем другие Праведники — еще более замкнутым, еще более погруженным в себя. Когда он впитал в себя знания других Праведников, то начал искать новые Символы, новые сочетания, новые улучшения, в отличие от собратьев, которым хватило их Чистой или Просветленной Ци для решения всех вопросов. И он находил новые решения там, где их не видели собратья. Одно из таких решений я держал в руках, до того как меня перенесло сюда.

Изменил всё Разлом. Цинь Юй не был Святым, он лишь подбирался к ступени Просветленного и поэтому остался там, внизу. С другими такими же — теми, от кого наверху мог быть только вред.

Впрочем, Цинь обладал чутьем и духовным взором в разы сильнее, чем у других учеников, и поэтому он видел как нити судеб обрываются одна за другой, как Святые запечатывают разлом ценой сотен жизней. Он понял: они не спасают мир. Они лишь оттягивают неизбежное. Потому что не только Разлом причина 'слабости’Неба.

Я смотрел на него, жившего среди Праведников, и не нашедшего понимания. К нему никто не лез, никто не убеждал, что он делает что-то не то, потому что он рос по ступеням, а значит, ему такое развитие подходило. В Озерах это понимали. Но это порождало то, что каждый Праведник был уверен в том, что его взгляд на Небо, на окружающее, единственно верен. Возможно у Святых были другие взгляды, но все они в тот день ушли.

Это ловушка Дао, — понял я, — они искали свой путь, и находили его. Но на этом пути не было места для других Праведников — Дао разъединяло их, делало одиночками. Да, в момент опасности они объединились, но искали ли они другое решение проблемы? То, которое видел Цинь Юй?

Я уже знал ответ — не искали. Они были одиночками, странствующими по Поднебесной, ищущими понимания и…новых ступеней духовного развития. Они отдали свои жизни, но…Они не обладали чутьем Цинь Юя и оригинальностью мышления.

Я на мгновение подумал, что Святые так же должны были ощущать мир как он, а теперь понял, что нет.

Миг — и меня перенесло вперед по времени.

Я снова стал Цинь Юй.

— Почему ты уходишь? — спрашивал его один из Старших. Теперь Старших, после того, как все ушли.

В голосе говорящего не было гнева, было разочарование и холод.

Цинь Юй удивленно обернулся:

— Разве ты не видишь это? — парень поднял руку и странные, золотые нити задрожали в воздухе.

В взгляде собеседника царило недоумение и…непонимание.

— Они рвутся каждый день. — продолжил Цинь, — Каждый миг рвутся нити душ. Каждый день. Каждый миг. А мы сидим в Долине, как черепахи в панцире, и называем это «мудростью».

— Ты видел Разлом. Видел, что случилось с теми, кто пытался его остановить в одиночку. Мы должны оставаться вместе.

— Вместе? — покачал головой Цинь Юй, — Вы никогда не были вместе. Никогда. Вы ищете свое Дао и не смотрите вокруг. Не видите, что происходит. Духи гибнут, а их гниющие судьбы, на которые вам плевать, заражают Поднебесную хворью. Небо? Оно лишь отражение того, что на земле. В Поднебесной.

— Это твое мнение. — коротко ответил Старший, даже не пытаясь спорить.

— Каждый из вас мог бы сделать больше.

Я вспомнил некоторых Святых, воспоминания которых я увидел. Некоторые в чем-то были похожи на Цинь Юй. Особенно та старая Святая, которая ходила и спасала больных людей. Много людей…очень много…Но Цинь Юй говорил не о людях. Я чувствовал, что несмотря на странное сострадание к духам, начавшееся еще в его детстве, люди его…не трогали. Их судьба была ему равнодушна. Это был тоже своего рода болезненный перекос, который, скорее всего, тоже ощущали другие Праведники. Может поэтому они его и не понимали.

Правда была где-то посередине.

— Если ты уйдёшь, обратной дороги не будет. — сказал в спину Циню Старший.

— Кто ты такой, чтобы распоряжаться тем, чего не понимаешь. — хмыкнул Цинь Юй, — Ты даже не понимаешь, на ком стоишь, и под чьей защитой находишься, а что-то говоришь мне…

— О чем ты… — непонимающе начал Старший.

— Неважно. Обратно дороги ни у кого из нас нет.