Впрочем, через секунду я понял, что это ложное ощущение.

Прошлое было непреклонно в своей неизменности. Никак повлиять на произошедшие события я не мог.

Я стоял на берегу Желтой Реки.

Она была такая же большая и сияющая золотыми частицами в воде, как и сейчас. Я чувствовал, что тело какое-то маленькое, и… не мое.

Через еще мгновение я увидел-услышал-ощутил мысли Праведника, в теле которого оказался. Они, мысли-воспоминания, струились в моем сознании как река, несущая воды прошлого куда-то вперед.

Время будто растянулось. Замедлилось.

Я был мальчиком по имени Цинь Юй. Хрупкий и тонкий он-я, погрузил свои босые ноги в песок на берегу Желтой Реки. Вода бурлила, а в ее глубинах черными тенями мелькали шуйгуи — духи утопленников. Они были другими. Они не имели плоти, они не были такими огромными, нажранными и выросшими на чужих эмоциях. В реке всё было по-другому — это не стоячее озеро, где всё копится столетиями. Река несет свои воды

Мальчик завороженно смотрел на шуйгуев, на их бледные лица, всплывающие на поверхность и исчезающие внизу, на их сияющие, как светлячки глаза. Ему не было страшно. Ни капельки. С самого детства, как он начал видеть духов, он их не боялся, в отличие от других людей, которые ощутив их бледнели, пугались и…убегали.

Даже его мама, которая стояла рядом с ним, уставшая после работы в поле, боялась их. Вот и сейчас она схватила его за руку. Ее пальцы дрожали.

— Сынок, не смотри на них.

Его мать не видела шуйгуев так как он, лишь замечала каким-то боковым зрением тени в воде и чувствовала, что вода «злая». Цинь Юй же видел их полностью.

— Они шепчутся, — ответил Цинь, — И я хочу понять, что они говорят.

— Не смотри на них, сынок! — голос её был полон страха. — Они тянут за ниточки… Они хотят твою душу.

Но мальчик не отводил взгляд, потому что он видел не просто и не только духов. Он видел нити. Тонкие как паутина, они сплетались в воздухе и рассказывали истории каждого духа, вплетая их в окружающее. Алая нить вела к старой иве на берегу, где когда-то повесился рыбак. Чёрная уходила в глубину реки, к костям утопленников. А третья, его собственная, вилась вокруг запястья, словно браслет, и тянулась далеко в горы, к людям в белых одеждах, чьи лица скрывались в тумане.

Когда я увидел эти нити, то понял, что одаренность бывает разная. Этот Цинь не просто чувствовал Ци, он чувствовал судьбы призраков, их эмоции…их «души», вернее то, что от них осталось.

Я подобного не умел. Да, я видел духов, но уже злых, сформированных. Я чувствовал лишь их общий настрой, эмоции, а мальчишка… Вернее, Цинь, чувствовал их как-то по особому тонко и понимающе, сразу видя их историю, их трагедию. Он смотрел на духов как на живых. Это было…необычно для меня. Да, когда я разговаривал с отшельником, или с духом девушки, которая нашла пристанище в синем лотосе, то я тоже смотрел на них как на людей, но…Цинь смотрел так на всех. Это было какое-то особое видение мира. Не такое как у других людей, не такое как у других Практиков, не такое как у меня.

Это было с рождения. Я и Цинь одновременно стояли и смотрели на духов, и я увидел мир так, как видел его этот мальчишка. Он видел духов ранами мира, крошечными, но закупоривающими ровное течение Ци в природе. И чем больше их было, тем хуже было Поднебесной.

Через минут двадцать мальчишка сидел на краю обрыва над рекой, и, болтая ногами, разговаривал с каким-то духом. И тем удивительнее было то, что дух его не трогал. Злой дух.

Миг — и воспоминания детства сменились другими.

Я-Цинь стоял в Великих Карповых Озерах. Спутать эти места тому, кто их видел, с какими-то другими было невозможно. Перед Цинем-мной, лет двенадцати, стояли несколько старых Праведников. Не Святых. Но уже достигших высоких ступеней. Я не видел во взглядах этих старцев доброты или сочувствия — я видел в их суровых лицах непреклонность соблюдения обетов, ощущение собственной бесконечной правоты и…настороженность. Они смотрели на мальчишку как на что-то другое. Не такое, как они сами. И я понимал их. Всего лишь от двенадцатилетнего Циня веяло какой-то потусторонностью и другим пониманием жизни. Вроде бы он и придерживался Праведного пути, но этот путь был какой-то другой, непонятный им.

Наставник с орлиным взглядом заговорил:

— Ты видишь много, юный Юй, слишком много. Но видение — не сила. Сила в том, как ты используешь то, что видишь. Ты пытаешься усложнить то, что просто. Если ты видишь злого духа, мальчик, ты должен его изгнать, а не пытаться убедить стать добрым, понимаешь?

Юй склонил голову, но не кивнул. У него была своя, детская правда. Старые Праведники лишь покачали головой, как бы говоря о том, что поняли бесполезность своих слов.