Шрифт:
Нам ещё в детстве всё ампутируют. Во избежание.
Сидя на кровати, обняв руками пушистую подушку, я чувствовал, как накатывают волны жара и холода — поочерёдно.
Как морда покрывается липким потом, как он просачивается в бороду и начинает капать на треники, на подушку эту дурацкую и прямо на пол…
Когда глаза защипало нестерпимо, я поднялся и пошел в душевую. Слава Лилит, у меня была отдельная душевая.
С наслаждением содрав с себя пропитанные потом шмотки, я полез под горячие упругие оранжевые струи…
Хрен знает, почему вода здесь оранжевая. Может, ароматизатор, или антисептик — типа нашей хлорки. Но она ничем не пахла, и на вкус была, как обыкновенная вода.
Почувствовав себя варёным раком, я до хруста сжал челюсти и выкрутил холодный кран.
— А-А-А!…
Это был крик души.
Он меня обновил, очистил и самое главное: напомнил о том, что я могу просто забить. Как сам недавно учил Руперта.
Поднять руку, резко опустить, и сказать: — А пошло оно всё.
Всегда срабатывает.
Выбравшись из кабины, я растёрся пушистым полотенцем, и как был, пошлёпал к умывальнику.
Взял бритву, крем и посмотрел в зеркало на свою невыспавшуюся злую морду.
Пора.
У всех есть свои фишки, которые помогают пережить трудные времена.
Кто-то надирается до синих слонов, кто-то имеет баб, пока всё не отвалится, кто-то покупает новую тачку…
А я брею бороду.
Не спеша, аккуратно вожу бритвой по щекам, по подбородку, сбрасываю в раковину хлопья пены, завитки курчавых чёрных волос… А вместе с ними — и всё остальное.
Всё, что мне не нравится.
Всё, что я хотел бы убрать из своей жизни.
Или просто изменить. Сделать лучше.
После того, как вся пена была смыта, я долго смотрел на свою обновлённую морду.
Чересчур молодая. И слишком смазливая.
Тренер должен быть… Глыба. Скала. А не щегол пестрожопый.
Грозно нахмурившись, я зарычал. Да, так намного лучше.
Смочив руки одеколоном, похлопал себя по щекам и вышел в комнату.
— Мать моя женщина! — пришлось схватить первое, что попалось под руку: пушистую розовую подушку. — Ты что здесь делаешь?..
Она и не думала отворачиваться.
Расселась в моём любимом кресле, одна нога перекинута через подлокотник, другая, обтянутая синими джинсиками, покоится на пуфике…
И смотрела. Глаза огромные, наглые — так бы и врезал по попе.
Чувствовал я себя, как последний дурак.
Может, фанатка? Да не, вряд ли. Уж больно взгляд оценивающий.
Бочком я пробрался к шкафу, выдернул первое, до чего дотянулась рука — старые мои треники, с растянутыми коленками и дыркой на заднице…
Совершая нелепые акробатические движения — не отпуская подушки — я их надел.
А потом подошел вплотную к ребёнку и крепко так, с оттяжечкой, взял за ухо.
— Эй! — протестующе взвизгнула девчонка. Рыжая прядь упала ей на глаза, и теперь мешала смотреть. Но я был неумолим. Вытянув её из кресла, подтащил к двери и выбросил за порог. А потом эту дверь захлопнул.
Будут ещё тут всякие щеглухи в мою комнату лазать… Узнаю, кто провёл — оставлю на скамейке до Морковкиного заговенья.
В следующий миг дверь разлетелась в щепки.
Я такого не ожидал. Поэтому не успел заслониться, и несколько щепок воткнулось мне в грудь, в плечо и в щеку.
Были они мелкие, как занозы, и вреда особого не причинили. Хладнокровно вытащив ту, что застряла в щеке, я бросил её на пол и спросил:
— Да кто ты такая, мать твою?
Глава 19
— Как я выгляжу?
Наверное, голос у меня был слишком напряженный, потому что Лилит ласково похлопала меня по руке.
— Тебе очень идёт смокинг, — сказала она. — Даже жалко, что ты всё время ходишь в этих своих… трениках, — последнее слово она произнесла так, словно у него был противный вкус.
— Они удобные.
Я пошевелил ногами, закованными в колодки модных лакированных туфель.
— Чтобы отлично выглядеть, надо идти на определённые жертвы, знаешь ли, — желчно проговорила Лилит. — Я, например, с пятнадцати лет пальцев ног не чувствую.
Я посмотрел на её ноги.