— Мы уезжаем сегодня вечером, у нас встреча кое с кем в мотеле.

Она кивнула. Она старалась ничего не чувствовать. Она в этом неплохо натренировалась. Эфрам с недавних пор увлёкся проститутками. Сначала та девчонка с дискотеки, потом стал названивать по объявлениям в специальном разделе лос-анджелесской газеты знакомств. Констанс видела логику в его действиях: у этих девушек не было бандырей или бандерш, они промышляли самостоятельно и никому обычно не рассказывали, куда направляются. Или Эфраму так казалось. А может, он и ошибался. Констанс указывала, что девушки должны отдавать себе отчёт, как рискуют, уходя в неизвестность с этими странными людьми, не исключено, что кое у кого есть парни или какие-нибудь близкие знакомые, и те ждут их возвращения... Но Эфрам говорил: нет, эти девчонки слишком наглые и самоуверенные, да и потом, он уже влез к ним в мозги и благополучно избавил от остатков сомнений.

— Одной меньше, одной больше, — говорил Эфрам, — никто не заметит ещё один упавший плод под деревом, на котором все уже сгнили, ха-ха.

Ни одна девушка ещё не удивилась, завидев Констанс с Эфрамом, они привыкли к чудачествам клиентов. Привыкли трахаться втроём и вчетвером. Сидя рядом с Эфрамом в обитом толстым слоем синего плюша тёмном закутке бара Говарда Джонсона, Констанс чувствовала подступающие возбуждение и предвкушение. На миг ей подумалось, что это Эфрам накачивает её такими чувствами, а потом она сообразила — нет, то её собственные эмоции, сорвавшиеся с привязи. И она поняла, с тоской и облегчением, что понемногу становится той, в кого Эфрам желал её превратить. Значит, теперь он будет её меньше наказывать — и она станет новым человеком, совсем другим человеком, и Констанс больше не придётся отвечать за то, что она натворила. Старой Констанс больше не будет, она... отомрёт. Отпадёт, как сгнивший плод.

Девушка, которую Эфрам наметил очередной жертвой, оказалась немного полновата, и Констанс заметила в её глазах беспокойство: толстушка пробиралась в закуток, чуть переваливаясь на высоких каблуках, таща перед собой большую сумку — не иначе, вместилище рабочей одежды. Девушка нервничала, как бы этот старпёр её не отверг из-за того, что она толстовата, и тогда она потеряет обещанный крупный гонорар. Локоны у неё были светлые, накладные, выбивались из плохо разделённой причёски. Зубы в коронках, тёмный глубокий загар, символической длины чёрное платьице. И крупный задок.

Эфрам улыбнулся ей.

— Дорогая, а ты, наверное, Наоми! Присаживайся. Хочешь выпить?

Они выпили, поболтали немного, и Эфрам отправил толстушке-проститутке конверт через столик. Констанс почувствовала, что у неё влажнеет вагина, представив, что произойдёт со всей этой плотью в ходе ритуала Мокрухи.

Отлично, подумала Констанс, вот так и надо. Я реагирую. Я приучаюсь восторгаться при мысли об этом. Наверное, Эфрам будет доволен.

От Эфрама потянуло одобрением, как тёплым ветерком от нагревателя в холодной комнате.

Девушка отпустила несколько глуповатых реплик насчёт сексуальности Констанс, наверное, просто потому, что чувствовала себя обязанной это сказать. А Констанс понравилось. Ей начинало льстить женское внимание. Она в жизни не считала себя на такое способной — да что там, месяцев шесть назад одно упоминание об этом заставило бы её с омерзением фыркнуть: «Хадость!». Но по сравнению с прочими изменениями, случившимися в её характере и аппетитах, этим можно было и вовсе пренебречь.

Пропустив парочку «маргарит», Наоми сделалась разговорчива и пошла без умолку судачить о своём житье-бытье. Констанс подумалось, не стимулирует ли уже Эфрам центры наслаждения девушки.

— И вообще, — говорила Наоми, — я повстречалась знаете с кем? С кинопродюсером? И он, понимаете, мной заинтересовался? И он хочет меня, э-э, привлечь к своему следующему фильму, а я ему, Да ладно, я ж не вчера родилась, а он: Нет, правда, я тебе назначу кастинг прямо сейчас — ты позвони моей секретарше, хорошо? И, я так скажу, я всегда предчувствовала, что так будет, я всегда знала, что мне уготована великая судьба. Мне это сказала моя гадалка. Она бросает карты и говорит: тебе-де уготована великая судьба!

Эфрам усмехнулся при этих словах.

— Я в этом тоже совершенно уверен, Наоми. Ха-ха.

Наоми продолжала лепетать:

— И, я так скажу, я всегда знала, что я какая-то особенная, даже когда не видела этого расклада карт? Вы знаете? Потому что я, э-э, я всегда чувствовала в себе талант, я его использовала, когда с клиентами, им это нравится, они это любят, я воплощаю все эти, знаете, роли, которые они просят, и у меня разные костюмы есть, и я попросту становлюсь этими персонажами, например, Эльвирой. Ну, вы в курсе, Эльвира с, ну, ТВ? И вот, значит, я притворюсь Эльвирой, у меня будут чёрные парик и платье, и они мне скажут: Да хватит нас разыгрывать, ты и есть Эльвира, ты всё это время её играла, нет? А я скажу, что нет, но у меня есть талант, и всегда был, и всякое такое...

Наконец у Эфрама остекленели глаза, а это значило, что девушке недолго осталось жить. Он оплатил счёт, взял Наоми за пухлую ручку с множеством серебряных колец, и продолжавшая весело болтать проститутка последовала за Констанс и Эфрамом наружу, через парковку, на второй этаж мотеля, в номер 77, и там Эфрам включил порноканал. Девушка не обратила особого внимания, только болтовня её перетекла немножко в иное русло: как она играла во взрослом видео, и знакома с некоторыми тамошними актрисами, и как режиссёр всегда ей говорил, что она из них единственная наделена подлинным талантом... и у неё всегда был этот талант, всегда присутствовало ощущение собственной великой судьбы...