— Отлично. И когда мы снова встретимся... я имею в виду, пообедаем... то заодно обсудим некоторые дела. О! А вот и быстропролётная краса к нам вернулась!

Это он так поприветствовал Лизу, которая протиснулась сквозь толпу и села рядом с Артрайтом, а потом протянула Прентису руку для прощального рукопожатия.

Артрайт значительно стоял рядом, пока Прентис и Лиза пожимали друг другу руки. Артрайт улыбался, возложив одну руку на плечо Прентиса, а другую — на плечо Лизы. В этой позе была странная интимность.

Потом Артрайт поцеловал Лизу в щёку и ушёл. Глядя ему вслед, Прентис героически пытался не вспоминать про человека по ту сторону зеркала в комнате наверху.

Сбежать из школьного автобуса оказалось не очень сложно. По правде сказать, подумал Лонни, даже совсем легко. Автобус, перевозивший ораву малолетних правонарушителей из ЦСН в Гриффит-парк, где им полагалось день-деньской красить лавки, был стандартный, школьный, с эвакуационной задней дверью. Дверь эта оказалась незаперта, и пока вооружённый водитель на полдороге к парку вступил в перебранку с заблокировавшим две полосы на спуске грузовиком почтовой службы, Лонни увидел свой шанс и воспользовался им. Он распахнул заднюю дверь, выпрыгнул в неё и устремился напрямик через тянучку к ограде трассы. Он вскарабкался на ограду, перелез через неё и побежал по бетону к большой мелководной сточной канаве, которую политкорректно именовали Лос-Анджелес-ривер. Он некоторое время бежал вдоль оной канавы, потом взобрался на трубопровод и перепрыгнул к другой ограде. Теперь он очутился в Восточном ЛА, в грёбаном баррио, где намерен был найти Эвридику.

Вместо Эвридики он отыскал Орфея. И всё это время — думал о третьем человеке, а именно Митче. Грёбаный сучёныш Митч.

Иногда ты что-то делаешь и куда-то бежишь, даже не думая о том, что с тобой происходит. Тело само знает дорогу, а разум блуждает где-то в другом месте. Лонни автоматически отмечал перемены окружающей обстановки, преодолевая очередной бетонный каньон и очередную ограду. Он выбирался на улицы.

Здесь было много маленьких домов, иногда фанатично вылизанных, с заборчиками и садиками; иногда — заброшенных и замусоренных. Стайки маленьких же, но шумных детей-метисов носились между куч мусора. Местное население с подозрением оглядывало бегущего во весь опор Лонни. Все дома, чистые или грязные, обладали двумя общими характеристиками: они были низкие и выглядели дёшево. Жаркие коробки, из которых в раскалённую печку лос-анджелесского лета тянулся кухонный дым.

На заброшенных домах красовались замысловатые граффити. Картины эти проносились перед его глазами, как россыпь полароидных моменталок. Мысленным оком он видел Митча. Они с Митчем укрываются под одеялами в свете фонарика, им обоим по семь лет, они хихикают и судачат о том, откуда берутся дети, а потом Лонни трогает Митча за безволосый лобок...

Нет. Это же не Митч. Он перепутал. То был Гэвин, тот маленький мальчик под одеялами много лет назад. Гэвин, ставший нынче уличным сутенёром на бульваре Санта-Моника, Гэвин, который приводит своих шлюх к большим тачкам и насаживает на маленькие хуи. Теперь Лонни вспоминал, как они двое забрались на второй ярус кровати Гэвина. Ему было тринадцать, а Гэвину всего одиннадцать. Они даже не думали о том, чем занимаются, как о сексе. Это называлось «мы просто попробуем». Трудно было думать об этом как о сексе даже и много позже. Примирись Лонни с таким восприятием ситуации, это бы означало, что Лонни пидор.

Митч. Митч не единожды позволял Лонни обнять и приласкать себя, когда жаловался ему на своих грёбаных родителей, но ни разу не разрешил зайти дальше этого, не дал Лонни «просто попробовать», и Лонни не заставлял его, хотя однажды коснулся рукой...

Квартал Эвридики. Он достиг его. Он увидел покосившийся, подпёртый пластиковыми ящиками домишко с заваленным старыми игрушками двориком. Тут обитали Эвридика, Орфей и Афродита со своей тётей. Тётя была алкоголичкой и дополнительно пристрастилась к сладкому сиропу, которым, по собственным утверждениям, «лечила хронический бронхит». Тем не менее старая карга заботилась об Эвридике с Орфеем лучше, чем их мамаша. Иначе бы их уже давно сцапали парни из детской службы: ну как же, мамаша пыталась продать их невинные жопы за наркоту. Грёбаная крэконюхачка.

О папаше достаточно было сказать, что он отбывает двенадцать годков в Сан-Квентине.

Лонни прошёл по бетонным плитам и остановился у подножия трухлявой деревянной лестницы — осмотреть двор. В жухлой траве и на спёкшейся глине валялись старые пыльные игрушки, надо полагать, сломанные в тот же день, как их сюда привезли из игрушкосэконда. Грузовички с оторванными колёсами, вжаренные солнцем в глину, как археологические древности, гоночные машины, оранжевые и зелёные пластмассовые пистолетики. Он заметил на голове куклы Барби спёкшуюся колбаску собачьего дерьма, формой похожую на огромного червя. Одёжки куклы куда-то подевались, волосы выпали, одна ручка тоже отсутствовала. Конечно, это всего лишь игрушки, но каждый раз, глядя на них, Лонни чувствовал грусть и тошноту. На покосившемся деревянном крылечке возникли двое детей. Афродита, восьмилетняя чернушка в пыльных шортиках и застиранной футболке с ниндзя-черепашками, тащила за собой совсем маленького ребёнка, ещё, можно сказать, ползунка. Кузена. На малыше были испачканные дерьмом подгузники. Лонни за двадцать футов слышал запах говна.

— Орфи! — позвала Афродита, отвернувшись к дому. — Тут Эврин приятель припёрся, с которым она шашни водит!

Лонни дёрнул уголком рта. Он никогда не водил шашней с Эври. Это Митч её любил. Или говорил, что любит.

На крыльце появился Орфей, держа в руке стакан охлаждённого малинового вина. Он прогнал Афродиту и малыша внутрь.

Орфей был высокий, худощавый, мускулистый, как баскетболист. Он носил кроссовки «Рибок», спортивные штаны и футболку «Лос-Анджелес Лейкерс», которая была ему тесновата. В левом ухе торчала серьга с фальшивым алмазом. На шее висело такое же фальшивое золотое ожерелье. На ожерелье значилось: ОРФЕЙ.

— Привет, чувак, — сказал Лонни. — Как ты?

— Йо, Лонни. Где Эври?

— Какого хера ты меня спрашиваешь? — удивился Лонни. — Это ж твоя сеструха.

У Лонни неприятно засвербело в кишках. Эвридика пропала.

— А Митч твой корефан, потому я тебя спрашиваю. Ты был в Центре, так что не надо мне тут заливать, что ты Митча не видел. Ты знаешь, где Митч. Эври с Митчем?

Лонни гневно плюнул на обломки бесколёсного трактора.

Ты был в Центре, так что не надо мне тут заливать, что ты Митча не видел.