– Я бы хотела покататься на Митре. – Блайт сложила руки за спиной и попыталась придать себе уверенный вид. Конюх посмотрел мимо нее и едва заметно нахмурился, когда понял, что она одна.

– Вам понадобится сопровождение?

В его голосе звучало участие. Это был ожидаемый вопрос, приличный конюх задал бы его. Тем не менее Блайт напряглась, потому что было время, когда обычные вещи вроде верховой езды давались ей настолько легко, что его вопрос вызвал бы смех. Теперь же она ничего не знала о своем теле и выносливости. Не могла предугадать, как быстро устанет, и была не настолько глупа, чтобы рисковать и остаться в лесу. Поэтому ей пришлось прикусить язык и ответить:

– Я была бы вам очень признательна, мистер…

– Крипсли. Уильям Крипсли. – У него были мозолистые от тяжелой работы руки, мощное телосложение и загорелая кожа, какой не встретишь у человека из высшего общества. Он был не намного старше Блайт, и она обратила внимание на его доброе круглое лицо и серьезные глаза. Учитывая, что он был новичком, он, несомненно, хотел произвести хорошее впечатление, а значит, его с легкостью можно использовать.

– Жеребенок останется один?

– Нет, – отозвался Уильям. – Скоро приедет врач, а пока за ним присмотрит мистер Хейсворт.

Блайт кивнула, хотя не имела ни малейшего представления, кто такой мистер Хейсворт. Двадцать лет она прожила в стенах Торн-Гров, и все же с каждым днем поместье становилось все более чужим. Потребовалась бы целая вечность, чтобы запомнить имена и лица новых слуг.

– Очень хорошо. Тогда я была бы признательна, если бы вы проводили меня в поместье Киллинджеров, мистер Крипсли. Я с радостью покажу дорогу.

Уильям кивнул и отправился запрягать лошадей, не подозревая, как сильно Блайт ему благодарна. Не за его доброту и не потому, что он был новеньким и не понимал, что ей нельзя здесь находиться. А потому, что, если земля снова начнет зарастать мхом и колючками, по крайней мере, на этот раз она не будет одна.

Уильям работал медленнее, чем следовало бы, но Блайт не доставляла ему хлопот. Она была уверена, что он трижды проверил свою работу, вероятно, потому, что впервые готовил лошадей к полноценной поездке. Девушка набралась терпения, и вскоре конюх вернулся с Митрой и еще одной оседланной белой кобылой.

Митра приблизилась, низко опустив голову и помахивая хвостом, и дружелюбно фыркнула, приветствуя Блайт, которая приложила ладонь ко лбу лошади и запустила пальцы в красивую золотистую гриву. Прошла целая вечность с тех пор, как она в последний раз сидела в седле. Когда мама была жива и здорова настолько, что могла кататься с ней почти каждый день. Блайт почти слышала мамин смех, когда та скакала верхом на этой кобыле. Видела, как ее развевающиеся на ветру волосы сияют на фоне неба, словно солнечные лучи.

Слишком долго она избегала воспоминаний о матери, отчаянно боясь пойти по ее стопам. Но теперь, избежав смерти, Блайт тосковала по ней и грустила при виде того, что осталось от нее в этом мире.

– Вот, мисс. – Уильям поддержал Митру, когда Блайт вставила ногу в стремя и забралась в седло. У нее перехватило горло, когда она почувствовала под собой ровное дыхание Митры. Сколько времени прошло с тех пор, как у нее в последний раз хватало сил так просто запрыгнуть в седло? Блайт отвернулась от конюха, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Возможно, подсознание с самого начала подсказывало, что именно этого ей не хватало. Очевидно, она действительно разволновалась, раз нашла такое утешение в конюшнях. И все же девушка никак не могла унять лихорадочное сердцебиение. Не после увиденного в кабинете отца и заметок Байрона.

Блайт крепче сжала поводья, полная решимости докопаться до истины.

Шарлотта Киллинджер столкнулась с Сигной в ночь исчезновения Перси. Именно она предупредила Элайджу о том, что в саду пожар. Блайт уже разговаривала с ней однажды, несколько месяцев назад. Но, возможно, стоило собрать больше информации; если кто и мог рассказать ей о том, что случилось в лесу той ночью, так это Шарлотта.

Блайт вела их по размякшей почве в лес, такой до боли знакомый, что она снова почувствовала себя ребенком. Она видела не просто зеленые деревья, склоняющиеся к ним своими ветвями, а призрак матери, проглядывающий сквозь тонкие ветви, не позволяя им порвать подол ее белого платья, как это часто случалось с нарядами Блайт. Птицы приветственно стучали по стволам высоких дубов или пели нежные весенние песни. Блайт услышала смех своего брата. Услышала, как он ругает ее за то, что она перепачкалась и звала маму, чтобы та помогла выловить ее запутавшиеся волосы из жадных веток.

Чем дальше они углублялись в лес, тем сильнее у Блайт щипало в носу и слезились глаза. Но она радовалась, что не забыла эти места. Она выросла на этой земле, срывая сочные ягоды с кустов и следуя за Перси столько, сколько требовалось, чтобы увидеть, как он, всегда такой воспитанный джентльмен, годами прятался в чаще с дамами, когда думал, что никто их не видит. Она чуть не рассмеялась при этом воспоминании; и обязательно напомнит об этом Перси, когда им удастся его найти.

Блайт не нуждалась в тропинке, чтобы понять направление. Она могла ориентироваться в лесу по изгибу ветвей и пожелтевшим листьям уходящего сезона. Лес всегда был частью ее, он проник в душу глубже, чем она осознавала.