Рыжая посмотрела на меня. Вместе с пламенем костра в её глаза разгоралась надежда. Положив руку мне на плечо, она сказала:

— Тогда я проклинала себя за то, что потратила на тебя стрелы. Но сейчас, я понимаю, что это была судьба. Будь у меня хотя бы одна стрела — я не промазала бы. Попала бы точно в глаз Андрею. И убила бы его на месте. Да, мы победили бы, но амбиции Бориса привели бы нас к другой войне. Мне пришлось выбирать между двух зол. Но сейчас, сидя тут рядом с тобой, я понимаю, что поступила правильно. Я не хочу сражаться! Я хочу как раньше! Хочу жить в мире! Хочу родить детей…

Воительница могла позволить себе слезы, но не в моём присутствии. Уставившись на костёр, она продолжила:

— Я тогда чуть не сбежала с поле боя. Увидев неминуемую гибель Бориса, меня охватил ужас. Я поддалась панике. Я не хотела умирать. Тем более не хотела становиться одной из «кровокожих». Мои руки уже готовы были бросить лук на землю, как вдруг Андрей громко взвыл от боли и повалился на землю. Твой ручной волк… как его…

От удивления я выпалил:

— Альфа?

— Да, он самый. Кровь продолжала струиться из его огромной раны на боку, но он нашёл в себе силы прыгнуть на Андрея. Вгрызся в шею, и они оба рухнули. Андрей как малое дитя кружился на земле, пытаясь скинуть с себя зверя, а я приняла для себя верное решение. Подбежала к Борису, подхватила его под руки. Мы кое-как встали. Шлем свалился с его головы, и тогда я увидела огромную рану на его щеке. Он не в состоянии был сражаться. Он даже до конца не понимал, что это я стою возле него. Я кричала ему в лицо, что нужно срочно уходить, а он только мычал в ответ. А Андрей… вот он… лежал как на ладони. Я выхватила меч, встала над переплетёнными между собой зверем и главой «труперсов». И не смогла ударить. Наши взгляды пересеклись, и я испугалась. Я словно заглянула в глаза знакомого мне человека, но его крики и вопли меня отрезвили. Я вернулась к Борису, подхватила его под руку, и мы кинулись прочь с поле боя.

Я внимательно слушал её и не собирался перебивать, но весть о волке меня сжигала изнутри.

— Альфа! — крикнул я. — Он жив? Он точно жив?

— Я не знаю. Мы в спешке уносили ноги, оставив за собой умирающих салаг. Мы не оглядывались. Я тащила Бориса через лес, боясь услышать любой шорох, любой звук напоминающий скрежет брони «труперсов». Но я зря боялась. Нас никто не преследовал. Почему? У меня нет ответа. Но теперь меня не покидает одна мысль: может, Андрей узнал меня?

— Ты знала его лично?

Она вдруг замолчала, окинула взглядом окружающий нас лес, подняла глаза на небо, а потом, уставившись на костёр, сказала:

— Инга, тебе пора спать.

На свежем воздухе спится прекрасно, но порой, в сырых подвалах нашего вечно пылающего городка было куда комфортнее. Мягкий матрац, чистая вода, отсутствие строительной пыли в воздухе. Как мало нужно человеку, спустившемуся в ад.

Проснулся я от дикой боли в плече.

Застонав, я открываю глаза. Вот Рыжая сучка, совсем охренела. Стоит возле меня с довольным лицом, лыбится, прекрасно понимая, что я испытываю! И снова бьёт ботинком в больное плечо. Жаль нет меча под рукой, или… или ружья! Да-да, ружьё бы оказалось куда кстати. Прострелил бы дыру в её подтянутом животе, и глазом бы не моргнул.

— Вставай! — кричит она. — Пора в дорогу.

Встаю-встаю! Перевернувшись на здоровое плечо, я присел. Трава покрылась росой, солнце только-только выбиралось из-за горизонта. Огонь потух еще ночью, чёрные угольки покрылись пепельной пылью, и больше никакое пламя не вернёт их к жизни. Следовательно — полноценного завтрака ждать не приходится.

Лицо Осси так и сияет уверенностью. Она выспалась, была бодра, жажда будущих приключений распирала её, заставляя подгонять меня вперёд, словно она моя мать, рвущаяся поскорее спровадить меня в школу.

Мы хлебнули водички, на двоих поделили засохший ломоть хлеба. Еда — полное дерьмо, но на удивление я сумел утолить утреннее жжение в пустом желудке. Всё это время лошади жевали свежую травку и терпеливо дожидались, когда мы их оседлаем.

В дорогу мы кинулись стремительно. Как только я оседлал своего скакуна, Рыжая мигом сорвалась с места. Без оглядки она мчалась по дороге, заставляя меня глотать клубы пыли, так обильно подбрасываемые в воздух прямо возле моего носа. Я пытался её обогнать, но моя лошадь продолжала упорно нестись в хвосте. Устав от этих бессмысленных соревнований пришлось смириться со своим положением, сжать губы и молча наблюдать за виляющим задом её рыжего скакуна.

На ферму мы прискакали еще до крика петуха. Ворота оказались заперты, и Рыжей пришлось громко орать на всю округу, чтобы нас хоть кто-то услышал. За глухим забор мало чего можно было рассмотреть, но сидя на лошадях, мы сумели разглядеть мужчину, вышедшего из ближней избы. Он заковылял нам на встречу, что-то бормоча себе под нос. Недовольство и злость сочились из него, особенно мы это прочувствовали, когда он гаркнул на нас:

— Кто такие?

— Нас послал Борис! — крикнула Рыжая, усмиряя кобылу.

— Борис? — проворчал старик. — Зачем?

Бодрое лицо Осси вдруг исказилось злостью. Пустые расспросы забирали слишком много драгоценного времени, которым рыжая не собиралась попусту разбрасываться возле каждой калитки. Она вынула меч и ударила в ворота. Уродливое лезвие вонзилось между досок одной из створок и погрузилось наполовину. Пылающее злостью женское лицо заставило меня усомниться в точности действий и продуманности её выходки. А воцарившаяся тишина окончательно меня напугала. Неужели она была готова убить любого, кто встанет на нашем пути?