— Так, милая леди, — ухмыльнулся Олгрен, — это не наши. Это перелесцы. Дезертиры. Их свои там кончили и тела в болото бросили. И они, я вас уверяю, будут возиться с ребёнком, потому что от ребёнка им тепло и спокойно, и потому что понимают: они помогут ему, а он даст им покой. Не думаю, что их так уж сильно смущает мысль, что это дитя врагов.

— Твои новости просто с ног сбивают, — проворчала я.

Но на самом деле мне стало полегче. Не понимаю почему, но духам казнённых перелесцев я почему-то доверяла больше, чем нашим собственным жандармам.

Некромант и духи — это как-то естественнее.

— С моими новостями почти покончено, — сказал Олгрен. — Исключая одну, последнюю. Если вы, дорогая тёмная леди, соизволите подождать совсем чуть-чуть, я продемонстрирую вам одну… скажем так, свою научную находку.

— С каких пор занимаешься наукой? — удивилась я.

— С тех пор, как это модно, — сказал Олгрен и нырнул в зеркало, будто в воду.

Меня это здорово удивило — было как-то не похоже на Олгрена вот так уходить, и не особенно понятно, зачем. Я просто пронаблюдала, как у конторки братца Фрейна медленно растаяла в воздухе забытая адмиралом шляпа. Времени прошло больше, чем я ожидала, и мне уже хотелось плюнуть и уйти, но тут!

Они вышли из зеркала вдвоём!

Олгрен — и Клай! Клай!

Ледяной холод Сумеречных путей на нём просто инеем осел — волосы в инее, ресницы в инее. А лицо — в серых трещинках, на скуле — даже скол, вполне заметный. Совершенно живое лицо. Живой Клай.

Мы обнялись, от него несло злой зимой, морозной ночью в Новогодье, мы переплели пальцы — и бронза шарниров была холоднее костей.

— Я холодный, — сказал он с улыбкой в голосе. — Вы озябнете, леди-рыцарь.

— Сколько ты прошёл?! — выдохнула я. — Прочее — не важно.

— Живым столько не пройти, — сказал Клай. — Жар Дара согреет на несколько мгновений только, ты же знаешь, а мне пришлось пройти изрядно. Но, видишь ли, лёд Сумерек этому телу не вредит и не мешает, я же мёртвый, леди, какая мне разница…

Тяпка его узнала, сунулась ласкаться, стуча хвостом, и он стал гладить мою псинку, трепать по спинке, шею ей чесать. А она прижимала уши — и всё равно лезла, ей было холодно — но она всё равно лезла Клая любить. Как и я.

— Это твоя научная находка? — спросила я Олгрена.

Он кивнул:

— И ценная, тёмная леди. Некоторым нашим мёртвым бойцам нипочём смертный холод, видите ли. И это открывает кое-какие возможности. Между прочим, мои прекрасные живые друзья, обратите внимание: нас подслушивают!

Я бы здорово дёрнулась, если бы Олгрен не ухмылялся так. Да и понятно же, кто подслушивает, просто я уже слишком привыкла, что это чувствую, что Дар это воспринимает как постоянное пиликанье сверчка или далёкий лай собаки. Я уже притерпелась: понятно, что она где-то рядом.

Но как-то неуютно, что тайком и совсем близко.

— Мессир имеет в виду… — начал Клай и замялся. Взглянул на меня. — Это ведь Долика?

— Долика, выходи, тебя заметили, — сказала я.

Улыбнулась. Весело сказала, в общем. Приветливо.

Чувствовала совершенно несочетаемое: с одной стороны, мне было её остро жаль, она натерпелась такого кошмара, какой мне даже представить нестерпимо, но с другой…

Что-то жуткое было в ней. Нечеловеческое уже. Но даже не в том дело. Ей нравилось это нечеловеческое — совершенно искренне, по-девчоночьи нравилось. И я всё время чувствовала, что она нетерпеливо ждёт — ждёт, когда можно будет применить, приложить эту силу.

Долика вышла из тени, из-за двери в коридор, где мастерские и секционные, тихая, как белая кошечка, и присела, как очень вежливая девочка:

— Добрый вечер, мессиры, — и повернулась ко мне: — Просто брат спит, леди Карла. А мне было скучно, вот я и вышла. Можно?

— Беленькая мэтресса… — ласково сказал Клай.

Она на него быстро взглянула — и я почувствовала Даром, что это её новое свойство внутри неё даже не шелохнулось. Долике понравился Клай, а Олгрена она как минимум не испугалась.

— Подойди-ка ближе, беленькая мэтресса, — сказал Олгрен.

Вот тут она напряглась слегка, насторожилась, как дикий зверёк: из-за её этой странной сущности я видела чувства Долики, будто они были в книжке описаны. Так вот она насторожилась. Но подошла.

Взглянула на Олгрена снизу вверх, а он ещё приподнял её лицо за подбородок. На миг словно с собой не совладал — весь высветился, как тогда, на корабле у себя, когда общался с Ричардом. Долика должна бы была стать на миг тёмным силуэтом в этом свете. Но не стала.