– Да, Ваше Императорское Величество, Сергей Александрович! – выдохнул он негромко, но очень восторженно.

– Объясни мне, почему нормально не организовано охранение сопровождающих, и по какой причине вы это мероприятие проводите в Великий Праздник?

– По распоряжению Его Светлости, Евгения Корниловича, удаляем всех жидов, не имеющих разрешение на жительство в городе! А что до праздника, так эти прохвосты только по воскресеньям вылазят из своих нор, вот и приняли решение сейчас их брать, а то растворятся, как снег, и не найдёшь их потом!

Он докладывал о своих действиях спокойно и обстоятельно, и мне нравился такой подход к делу.

– Хочу сам взглянуть на этих жидов, организуй! – приказал я ему и, повернувшись к Елизавете Фёдоровне, спросил: – Ты со мной, дорогая, или побудешь в экипаже? С этими личностями лучше разбираться мужчинам.

– Мне показалось, что я слышала там детский плач, хочу пойти с тобой, – произнесла она тихо.

– Веди, – сказал я околоточному, и мы двинулись в сторону основного скопления людей.

Мы подошли к месту, где городовые сгоняли в толпу евреев и их семейства. Зачем выполнялось в таком виде это поручение, я не понимал. Из близлежащего трёхэтажного дома выходил городовой и выгонял очередного еврея; тот был испуган и ошарашен.

— Васильков, — обратился я к околоточному, — насколько я помню указ моего брата-самодержца, там есть сроки после уведомления, в которые надо было собраться и покинуть город. И если мне не изменяет память, составляют от двадцати дней. Покажи мне, пожалуйста, уведомление или расписку о его получении, которая должна быть вон у той семьи. — я указал ему на еврейку, что сидела на земле и держала двух маленьких детей на руках, а третий стоял за мамой и обнимал её за плечи.

— Ваше Императорское Высочество! Да откуда они будут-то, эти уведомления, если только вчера вечером приказ поступил очистить этот дом от жидов?! — удивлённо он начал разводить руками. — Мы ж люди маленькие, нам приказали, мы и сделали! — оправдывался он. А вот эта оговорка про конкретный дом мне не понравилась.

Всё-таки мы достаточно громко разговаривали, и народ стал обращать на нас внимание. Прекратила голосить какая-то здоровая бабища, подобрались городовые, и начал подтягиваться любопытный народ.

В этот момент рядом с нами остановился явно дорогой экипаж, и из него вышел сам обер-полицмейстер, Юрковский Евгений Корнилович, одетый в форменный мундир с накинутой поверх шинелью, а за ним из коляски буквально вывалился какой-то полный мужчина в штатском костюме, который чуть не лопался на его безразмерном пузе. Они о чём-то переговаривались и не особо интересовались происходящим.

Тут из толпы выскочил какой-то нижний полицейский чин и, подскочив к вновь приехавшим господам, начал что-то им рассказывать, указывая кивком головы в нашу, с Елизаветой Фёдоровной, сторону. Штатский и обер-полицмейстер всполошились и, разглядев нас, ускоренным темпом пошли в нашу сторону.

– Здравия желаю, Ваши Императорские Высочества!
– деланно радостным голосом начал приветствовать нас с Элли генерал.
– С праздником великим вас!
– частил он волнительно.
– Как мы рады вас видеть! Разрешите вам представить, – указал он на толстяка, - Залихватов Семён Васильевич. Видный деятель и меценат нашего города, а также владелец многих жилых домов в Москве.

– Безмерно рад видеть вас, Ваши Императорские Высочества...
– пролепетал невнятным голосом этот пузан и присел, изображая то ли поклон, то ли книксен. Был он пузат и потлив, с жидкой бородкой на лице, которая не смогла скрыть его многочисленные подбородки. Костюм на нем был дорогой и явной иностранной кройки, по обшлагам вилась вышивка серебром. Я рассматривал этот образец пошлости, и во мне разрасталось чувство брезгливости.

– Здравствуйте, господа. Евгений Корнилович, объясните мне, пожалуйста, что тут происходит. И почему наша доблестная полиция в Великий Праздник выгоняет из домов наших граждан?

Так получилось, что все окружающие прислушивались к нам, и мои слова прозвучали очень ясно и громко, хотя я и не повышал голоса.

– Видите ли, к нам в полицию поступало много жалоб из этого домовладения. Жаловались на евреев и на запахи из их квартир, на то, что они собираются в большие компании и ведут нарушающие порядок разговоры...
– оправдывался полицейский, а я смотрел на толстяка и видел, что дело тут вовсе не в жалобах.

– Жалобы - это, конечно, важно, но что-то я здесь не вижу мундиров охранного отделения, - перебил я его, - и ещё, по какой причине это выполняется так грубо и с нарушением устава полицейской службы?
– и не дожидаясь ответа, обратился к своему охраннику.

– Приведи ко мне вон того старика с пейсами, только аккуратно, - сказал и отвернулся от этой парочки. «Да, собственно, и так всё ясно. Воспользовавшись указом императора, решили быстро получить выгоду», — так размышляя, наблюдал, как ведут ко мне пожилого еврея. Тот имел вид чуть помятый и какой-ко затрапезный. Старые опорки, потёртые штопаные шаровары, тужурка с чужого плеча, ну и кипа, что венчала полностью седую голову.