Шрифт:
Мне давно не было так легко и свободно, и эта предгрозовая темнота дарила некое чувство эйфории. И позволив себе немного подурачиться, запрыгнул на крышу каретного сарая, в котором должен был встретиться с Окунем.
Отсюда открывался вид не ахти, но меня устраивал и он.
Пробежавшись по коньку крыши, вскочил на печную трубу. Встал на самый краешек и, балансируя на одной ноге, окончательно от восторга потерял связь с реальностью.
…-Чему ты радуешься, Студент? – задавал мне один и тот же вопрос капитан, вот уже как год подряд.
– Я радуюсь жизни, командир! – всё так же отвечал я ему.
Из задумчивости меня вырвал тонкий укол опасности. На крышу кто-то забирался. И, на мой взгляд, делал это шумно и неуклюже. В общем, явно лез человек, и скорее всего босяк из Хитровских.
Я соскользнул со своего постамента в тень и стал ждать своего гостя. А тот шлёпал босыми ступнями по черепице, тяжело и грубо, как самый обычный человечек. Он совсем не понимал, куда надо ставить ногу, и как её требуется отрывать от поверхности, на которую до этого опирался. Ему было чуждо понятие баланса, и, конечно же, он не чувствовал плотность воздуха.
Но это было не самое главное.
Главным был запах! Как можно так противно вонять?! Как можно столько не мыться?!
Но в его движениях меня кое-что зацепило, и это было что-то очень знакомое. Точно!
К трубе, в тени которой я ждал Хитрованца, крался подросток женского пола.
И именно это её и спасло. Ну, ещё, конечно, моя бережливость. Мне очень нужны были нормальные «кадры», а их, как известно, во всех Мирах надо подбирать самому.
Глава одиннадцатая
Наденька очень не любила зеркала. А точнее то, что они отражали, когда она к ним подходила.
Купеческая доченька Надюша не была ни уродиной, ни особой красавицей.
В детстве у неё были красивые выразительные глаза, аккуратный носик с маленькой горбинкой и чуть припухлые алые губки; правильный овал лица обрамляли прекрасные тёмно-русые локоны.
Но сначала исчезли локоны – их пришлось состричь из-за болезни. Потом умерла мама.
Несколько месяцев назад была весёлой красавицей, женой состоятельного купца и любящей мамой, на которую многие засматривались. А теперь она, бледная тень той, чей образ просили написать знаменитые художники...
После же, когда она осталась с безутешным отцом, который души ни чаял в своей Надежде, и не хотел искать замену своей любимой, фигура доченьки совсем стала походить на папину, а он был очень широкоплечим и с узкими бёдрами мужчиной. И Наденька стала слишком похожа на мальчишку. Так похожа, что купец стал обучать её разным ухваткам, которым учил его старшина, потомственный казак, когда он воевал как вольноопределяющийся, на туречине.
И вот - угловатая фигурка, широкие плечи, почти полное отсутствие женских прелестей… От мальчика Надюшу отличало только то, что у тех висит что-то между ног, а у неё ничего такого нет.
И это удручало ещё сильнее. Ведь всё, что её окружало, говорило ей: «Этот мир мужской, всё самое интересное для них, и только они могут владеть этой вселенной». Хотя в своей массе они были менее умны, чем знакомые ей женщины. А иногда и явно глупы.
Её любимая мамочка, так рано умершая, много рассказывала, как надо общаться с мужчинами, чтобы достичь желаемого. А единственная причина, почему именно так надо делать, был аргумент силы.
Просто они сильнее. Всё.
И если у тебя есть «висюлька» между ногами, то перед тобой открыты почти все двери. Ты мог стать кем угодно.
У Нади была широкая папина фигура, и её мамочка, когда пыталась ободрить кровиночку, приводила в пример Российских императриц, которые вовсе не были миниатюрными.
А после занятий с отцом она удивительно становилась похожа на мальчишку, что только-только сбежал с уроков.
Но именно такое телосложение и поведение её спасло.
После пожара на складах, из-за которого и погиб её отец, всё имущество досталось местным богатеям, у которых вдруг нашлись долговые записки Надиного отца. Её же, как сироту, отправили к родственникам в Москву, к троюродному брату мамы. «Можешь просто называть меня дядюшка» - так он представился Наденьке.
То, что она пережила в доме своего родственничка, Надя никому и никогда не расскажет. Самое страшное, противное и унизительное, что только могло произойти с ней, осталось там, среди обоев старого московского маленького особняка. Она потом сожгла эту память - в том же огне, что сжёг «дядюшку», его жену и их сына - мелкого мерзавца, что глумился и издевался над ней не меньше, чем его отвратительный отец.
Дом этот был, оказывается, известным местом: в нем обучали маленьких «племянниц» для других «дядюшек». А приходили туда и полицейские, и клирики, и разные, но достаточно известные представители московского общества...