Шрифт:
Из вагона поезда их буквально вынимали.
Да, явилось ко мне погостить двое Высочеств: одно императорское, Георгий Александрович, а второе, простое высочество, Георгий Михайлович, ну и, собственно, их адъютанты, что и выносили этих высокородных выпивох из вагона.
И они ещё сопротивлялись и ругались, смешивая в своей речи французские, немецкие, русские и грузинские ругательства.
Я был зол.
Даже нет, я был в ярости! Ради выказывания уважения брату, для встречи его сына, бросил дела, организовал встречу, всю Тверскую перекрыл!
А в итоге шум, стыд и позор!
Подойдя к двум Георгиям, погрузил их в сон, Александровича велел грузить в мой экипаж, а Михайловича с остальной свитой — в оставшиеся.
«Как хорошо, что отговорил Элли встречать этих на вокзале, Inconfortable», — думал я, трясясь в экипаже.
У Тверской площади велел остановить кортеж. Подбежавшему Герману Германовичу дал распоряжение поселить всех гостей в гостинице «Дрезден», с которой ранее была оговорена такая возможность.
А мы двинулись в Кремль.
Из записей дневника Георгия Александровича , второго сына Александра Александровича Романова, Императора и Самодержца Всероссийского.
4 июня 1891 год
... Я очнулся от тряски, передо мной открывался вид на Воскресенские ворота, а рядом со мной сидел дядя Серж.
— Приведите себя в порядок, Георгий, — голос его был сух и строг. — Мы сейчас остановимся и зайдем поклониться в Иверскую часовню.
Дядя был всегда поборник церкви, за что его тихонько меж родни называли Херувимчиком.
Самое главное, что я себя чувствовал отлично, слегка сонно, и чувствовалась небольшая усталость, но меня не лихорадило, не мучило похмелье, и главное - мою грудь не разрывал кашель!
Конечно, сразу это всё я не осознал, но когда мы вышли из часовни, и я, забывшись, втянул воздух полной грудью и не закашлялся...
А дядя говорит:
— Что, хорош воздух московский? Целебен! — и пошёл в коляску садиться как ни в чём не бывало. Мы уселись, только теперь я сел в ландо на противоположной стороне от Сергея Александровича.
Нас встретили в Кремле молебном и колокольным звоном. Было благостно и благочинно.
Тетушка Элли была изумительно женственна и прекрасна - дяде, конечно, очень повезло.
Трапеза прошла семейно, у меня было постоянно чувство эйфории на душе.
И не было проклятого кашля.
Оказалось, что Гоги и моих адъютантов оставили в гостинице, и покои, что мне определили, были скромны и унылы. Мне очень хотелось помчаться к своим homme a soi, но не хотелось обижать дядю своим liberte. А ещё не было папирос, совсем!
Я позвал лакея, и оказалось, что ни Сергей, ни его окружение совсем не курят табак.
Cela m'etonne!
И когда всё же решился выйти, случилось это...
Я метался по своим покоям, как по клетке мечется тигр, не было не только папирос, но даже нюхательного табаку, и послать за ними было некого. Тогда решился выйти из комнат и спросить табаку у охраны, что стояла на карауле при входе во дворец. И, находясь в задумчивом состоянии, открыл дверь и быстро вышел в коридор.
И столкнулся с ней..
Она несла какие-то письма и в полумраке коридора не смогла увернуться. Мы столкнулись, и бумаги разлетелись веером, а сама она начала падать, но я подхватил её за талию и прижал к себе...
Это было наваждение и очарование. Я тонул в её глазах и не мог оторваться, не мог выпустить из своих рук тонкий стан, не мог надышаться её ароматом, и единственное, что сейчас желал, это никогда её не отпускать.
Не знаю, сколько я так стоял и держал на руках свою мечту, но, в конце концов, её голос достучался до моего разума.
...- Ваше Императорское Высочество, Вы меня компрометируете… - тихой весенней капелью прозвучал её голос.