Тот посадил растение, какое они привезли с собою из родных земель за морем — это был картофель. Под осень он собрал все клубни и оставил Духу лишь ботву. “Хитер!” — сказал Коллеадон и объявил, что в следующий год он выбирает корешки. Тогда Рагенифрид посеял привезенную с собою кукурузу.

На этот раз Коллеадон был зол. Он заявил, что сам посеет в этот раз, и пусть Рагенифрид угадывает, что это. Поймет — пусть забирает все, а нет — Духи возьмут его людей и самого его в небытие.

Обиженный, Коллеадон создал растение, невиданное ранее никем. Рагенифрид весь год не мог понять, что это, и уже отчаялся, когда к нему явилась древняя карга. Она была противной, но он принял ее, как положено принять всякого гостя, и тогда она пообещала ему помощь. Однажды по утру она пошла на поле и взялась рвать все, что посадил Коллеадон. Он появился перед ней и зло спросил, кто позволял ей рвать его табак. Карга отговорилась, что увидела какую-то дрянь и решила прополоть — откуда же ей было знать, что что-то нужное?

Вернувшись, она рассказала все Рагенифриду. Он спросил, как она не боялась злить могучих Духов. Карга лишь рассмеялась и сказала, что она сама из них — это была Западная Гордана, названная сестра Северной Ладовики. И, как сестра, она любила пакостить доброму люду и могучим Духам.

С тех пор табак — “пердеж Коллеадона”, как она решила звать курение, — взял больше городов, чем самая сильная армия. А лучший до сих пор растет здесь, под Лиессом. В четвертый раз Дух уж не стал с Рагенифридом связываться.

Пока брат Кармунд говорил, он еще пару раз протягивал Йерсене трубку, и она, стараясь больше не закашлять, втягивала горьковатый дым и смаковала вкус. Он ей не слишком нравился, но нравилось, что ей это позволено, и что брат Кармунд делит с нею свою трубку.

Она тихонько улыбалась, глядя, как чудесно золотой пердеж Коллеадона разлетается перед ее лицом — тихонько улыбалась и грустила, понимая: даже брат Кармунд в своей доброте лишь забавляется, одаривая крохами внимания ничтожную и никому ненужную девчонку. И так она, наверное и никогда не будет никому нужна.

По крайней мере не без дара. Не без черного плаща.

Йергерт утер со лба густо текущий пот, на какой мерзко липли волосы. Брат Бурхард ему одобрительно кивнул.

— Ты хорошо справляешься, — сказал он просто.

Мальчишка слабо улыбнулся, бросил взгляд на небо и улыбка эта оползла — солнце катилось вниз. Ему было пора.

— Что, уже время? — удивился Бурхард, глянул тоже. — Ну, иди.

Вельга велела каждый день являться и смотреть, как дурочке меняют на глазу повязки. Хотя специально Йергерт ее не учил смотреть в коровий пастинак, и хотя вместе с ним были и другие, так влетело только лишь ему. Мать не была скупа на наказания.

Так с ходу не сказать, что задевало его больше: ее строгость или безразличие отца.

Как бы то ни было, он ненавидел тихие стены фирмария и избегал их всеми силами. Из раза в раз смотреть, как Гертвиг еле ползает, наваливаясь на уродливую трость, было и омерзительно, и жутко стыдно, будто Йергерт сам таскался с палкой. Мало что так унижало рыцаря, как немощь.

Смотреть на то, как идиотку изуродовали волдыри, было не проще. В первый раз Йергерт сблевал и после под надзором матери сам вытирал свою блевотину. На следующий раз он вышел из фирмария и сунул в горло несколько щекочущих стеблей, не став их даже обрывать — когда подкатывает к горлу, но никак не может вывернуть, только мучительней.

Его подташнивало и теперь, едва он вспоминал, что наступает время ежедневной пытки, только не пойти — еще страшнее. Мать не примет оправданий.

Вот только он не мог не думать каждый раз все ярче и отчетливей, что, будь он в том же положении, что Гертвиг или Йиша — он бы попросту шагнул со скал. Как бы в нем ни бурлила злость, он вынужден был признавать: девчонка-еретичка в этом все-таки была права.

Вспомнив о ней, он сжал до хруста деревянный меч. Если бы это можно было сделать деревяшкой, он всадил бы ее девке промеж глаз насквозь еще в том коридоре. Она заслужила.

— Настолько хочется продолжить тренировку? — снисходительно спросил брат Бурхард и кивнул на стиснутую руку. Грубовато потрепал мальчишку по плечу. — Ты можешь не переживать, с облатами ты идешь в ногу, хоть и тренируешься гораздо меньше. К церемонии принятия вы будете равны.

Йергерт еще раз слабо улыбнулся и склонился в вежливом поклоне.

— Спасибо вам, брат Бурхард.

Он не был ему близким родственником — так, какая-то вода на киселе. Он унаследовал гораздо больше южных черт — их жесткие черные волосы, их желтое и будто плоское лицо, с каким белесый глаз казался только ярче и мутнее, их же щуплое поджарое сложение. Он никогда ни слова против не сказал насчет стремления стать рыцарем и мстить еретикам.

Вельга сказала, это потому, что Духи не послали ему сына, лишь двух дочерей — те жили в городе вместе с их матерью. Йергерта это укололо. И сильнее укололо, когда она заявила, что брат Бурхард взялся за него теперь всерьез лишь потому, что слишком волновался о них в зачумленном городе, а выйти и проведать ему не позволили бы.

Йергерт гораздо лучше, чем хотел бы, понимал: он не заменит сына брату Бурхарду, как Бурхард не заменит ему самому отца — хотя пожалуй именно такого отца он и ждал. И эта мысль душила.