Ей будет одиноко. Больше всего — из-за брата Кармунда. Его она будет бояться больше всех, и тихо сторониться оттого — он мог понять, узнать ее секрет. Он не задаст вопроса — никакого. Ни что сталось там, на лестнице, ни почему она теперь старается не попадаться на глаза — он отпускал ее.

Так будет правильно — то что простительно девчонке безымянной, не позволено Йерсене Мойт Вербойн, но разве легче оттого, что это понимаешь?

Поймет она еще одно: все лишнее, все что мешало ей служить — готовиться к тому — ушло. Духи не обманули и исполнили все в точности.

И Йер перебиралась в дормитер дома учения во имя них и им в угоду — в прошлом оставался глупый бесполезный труд, что отнимал часы учебы. В прошлом — дормитер приюта. В прошлом — Кармунд, без какого она ощутит себя совсем одной на весь огромный замок.

Утешением ей станет Орья, с какой им теперь годами быть соседками по койкам и та честь, какой она ждала годами — ей теперь позволят выйти ночью Лунного Огня.

Йер выйдет. Ступит на зеленую от малахита площадь, встанет в центре и позволит пламени обнять себя едва не до макушки. Как и говорили, жара не не почувствует — только щекотку, да и то не в теле, а в той части, что способна была ощущать энергию Фатар. Грань сделается тонкой и податливой — чуть пожелай, лишь только мысль допусти — и разойдется; можно будет сотворить такое колдовство, какое раньше было не представить.

В эти ночи колдовать было нельзя, и Йер не поддалась бы ни за что, но чувство будет упоительным. Вместо того она посмотрит в зелень пламени и обратится к Духам, скажет им: я сделала, как вы желали, отдала все, что могла. Я теперь ваша, вам служу — и пусть мне ничего не помешает.

Часть IV

Два друга, две подруги

Шестнадцатый год с начала войны на Ильбойском полуострове

Глава 1

Одну из комнат женского крыла дома учения девчонки меж собою звали “ремтером” — чтоб как у рыцарей в доме конвента. Это было лучше, чем “гостиная” или же “бабская нора”, как изредка, когда случалось встретиться, говаривали юноши. Их здесь училось мало, у них даже не свое крыло, а так, один торец, прилепленный к высоким и могучим скалам.

Иногда болтали, будто в них есть ход, и по нему в святилище утаскивают тех, кого признали к обучению негодными, чтобы скорее оскопить их и переучить в жрецов.

Йер про себя любила этот “ремтер” “комнатою скуки” называть — ни увлекательного оживления, когда все соберутся за столами, ни спокойной тишины, когда все разойдутся среди дня, ни даже света, что лучами делит зал на маленькие комнатки.

Поэтому она бывала здесь тогда лишь только, когда Орья настоит, или когда наставницы велят следить за малышней.

А ей велели часто.

— В основе всего Меммак, Сэссе, Реррур, Вэйен — “Запад”, “Юг”, “Восток” и “Север”… - монотонно выговаривала Йер, блуждая мыслями вдали от этой повседневной скуки.

Она заучила Книгу до того, что прочитала бы ее и спящей — хоть простую, ту, что проповедники старались разносить по дальним уголкам, хоть, истинную, с уймой сложных слов древнего языка, законов колдовства и прочего, что бестолку пытаться объяснять простому люду.

Из окон “ремтера” виднелось западное небо — оттого как раз после полудня, когда солнце начинало смотреть вниз, сюда сгоняли девок — самых мелких и еще дурных — и те брались за рукоделие, пока из старших кто-нибудь следил и скрашивал часы рассказом. Лучше всего было читать Книгу, можно было жития и подвиги великих Духов или уж хотя бы материал с занятий. Магия и Книга неразрывны все равно.

Йерсена знала это все так хорошо, что интереснее было смотреть, как солнце золотит зубцы стены, а облака ползут по небу. И она смотрела, и сама не зная, что тем временем рассказывает.

— Ой, а мы вчера про это слушали! — решилась перебить ее одна девчушка. — Можно что-нибудь другое, мойта? Ну пожа-алуйста!

Йер осеклась и опустила взгляд.

Вид комнаты ей был противен: везде уйма вышивки, подушек, шкур; на стенах нет пустого места — чудилось, что барахло все похоронит под собой, удушит нитками. За долгие года воспитанницы приложили много сил, чтоб всякий, кто входил, не мог не оценить женской руки, коснувшейся всего здесь.

А еще ее корежило от обращения — какая она “мойта”? Это светский титул, и она не чувствовала, будто он касается ее хоть как-то, только до “сестры” еще не доросла. Ей было уж почти шестнадцать, и ждать престояло еще года два.

Но девкам из простых уже не полагалось обращаться к ней просто по имени — так можно было к Йер в приюте, не к Йерсене Мойт Вербойн, что уж два года как жила в доме учения.

Она вздохнула.

— А про что хотите?

— Нам вчера мойта Орьяна говорила, что вы сами видели, как копша утащил ту девку! Расскажите!