Фальконер что-то говорил, но я его не слышал. Я встал из-за стола и направился к двери.

Он резко повернулся ко мне.

– Какого хера ты творишь?

– Мне надо домой, детектив. Срочно.

– Зачем?

…смочил лицо водой, поднял голову – как раз, чтобы краем глаза заметить движение в зеркале, отражавшем спальню…

Я дёрнул дверную ручку. Заперто. Я начал бить в дверь кулаком.

– Вонг! Какого чёрта?

– Она в моём доме, Фальконер! Ёб твою мать, она же в моём доме!

Мы неслись так, словно за нами гнались адские легионы. За последние сутки я уже в третий раз вот так мчался по городу на машине. Я сидел на пассажирском сиденье Фальконеровского «Порше» и пытался позвонить. Я снова и снова набирал номер, нашёптывая про себя: «Давай, давай, давай…»

Нет ответа.

Мы ехали не больше четырёх минут, но это была самая длинная поездка в моей жизни.

Мы подъехали к дому. Я открыл дверь «Порше» прежде, чем он остановился, выпрыгнул из машины, упал на колени на влажные листья, поднялся и ринулся к двери. Руки так дрожали, что я дважды уронил ключ, пытаясь открыть замок.

Я рванул дверь и окрикнул Эми. Нет ответа. Пробежал через гостиную в спальную.

Кровать пуста.

Ванная тоже.

Я выбежал обратно в гостиную, пробежал мимо Фальконера – тот держал обеими руками автоматический пистолет и водил им по комнате.

Я вбежал во вторую спальню: щепки на полу, дверь шкафа закрыта, в ней – пролом с торчащими обломками дерева, как будто туда бросили шар от боулинга.

– ЭЭЭЭМММИИИИ!

Я рванул дверь – внутри всё было забрызгано кровью.

Это ощущение доводилось испытать каждому, хотя у него нет названия. Это онемение, как будто в невесомости, которое накрывает при осознании, что твоя жизнь только что – и до конца твоих дней – изменилась в худшую сторону.

Его испытываешь, когда понимаешь, что убежавшая в слезах девушка больше не вернется; когда понимаешь, что не чувствуешь ног, очнувшись на больничной койке; когда в пять утра звонит полиция и сообщает, что твой друг погиб в автокатастрофе.

Эми, должно быть, испытала это ощущение несколько лет назад, когда очнулась после операции и обнаружила, что врачи решили ампутировать ей руку.

Это чувство, как бы его ни называли, охватило меня, когда я открыл шкаф (я знал: там пряталась Эми) и увидел кровь, стекавшую с внутренней стороны двери. Густые красные капли на обломках дерева вокруг пролома.

Это чувство похоже на падение; наверняка что-то похожее испытываешь в машине, сорвавшейся с моста. Ничто не отделяет тебя от распахнувшейся внизу тьмы – мрака, который чёрной линией рассекает жизнь надвое. Каждое последующее событие будет восприниматься в зависимости от того, по какую сторону этой линии оно произошло, обрекая тебя говорить фразами в духе «Это произошло через два года после смерти моей Эми…» и всякий грёбаный раз вонзая тебе в глаза раскалённое жало.

Я смотрел перед собой, не видя ничего кроме крови и ошмётков плоти. И... шерсти.

Молли, мёртвая, с разорванным горлом, лежала на коврике, пропитанном кровью.

Рядом, вжавшись в стену, сидела Эми. Застывший взгляд зелёных глаз. Щёки испачканы кровавыми разводами.

Я смотрел в эти глаза, кажется, целую вечность. Внезапно её зрачки дрогнули, и наши взгляды встретились. Щёлк – раздался механический звук.

Я отскочил, увидел в руках у Эми арбалет и понял, что она нажала на спусковой крючок. Будь там стрела – сейчас она торчала бы у меня из груди.

– ЭМИ!

Она отбросила арбалет, вскочила и со слезами бросилась мне на шею. Она говорила что-то бессвязное, указывая в угол комнаты.

– Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо… Шшшшш…

Я обернулся – Фальконер рассматривал лежавшую на полу голову Фрэнки Бёрджесса. Изо рта торчали перья короткой стрелы. Он подтолкнул голову ногой – она перекатилась, и в основании черепа показался торчащий на два дюйма металлический наконечник.

– Оно убило Молли! Дэвид! Оно убило Молли! Я лежала в кровати и проснулась – на меня кто-то дышал, я думала, это ты, я открыла глаза, а там эта тварь, висит в воздухе, я пнула её и убежала, я кричала тебе, но тебя не было, и я схватила эту тварь и кинула в шкаф и запустила туда Молли, я кричала тебе и…

Фальконер смотрел на проломленную дверцу шкафа со своим характерным выражением «да вы, блять, издеваетесь». Ещё немного, и оно насовсем отпечатается на его лице. Он потрогал зазубренные края пролома в середине дверцы – в неё как будто выстрелили из пушки времён гражданской войны.

– Оно вырвалось наружу! Дэвид! Оно просто ломилось в дверь своей мордой, ломилось и ломилось, а я кричала, а Молли лаяла на него. Она залезла лапами на дверь, и дверь взорвалась, просто взорвалась, повсюду раскидало куски дерева, Молли начала скулить, и эта тварь впилась ей в горло, она начала носиться по комнате и всё крушить, повсюду кровь, и потом она заскулила и упала, и я видела эту тварь через дыру, эту морду, и я выстрелила, но не знаю, попала ли я…