Тибетцу поправилось это предложение. До сих пор он еще не тратил денег, взятых перед уходом из скита Одзэра, но отнюдь не был уверен в том, что ему и впредь удастся находить бесплатные ночлег и еду. Следовательно, надлежало как можно реже прикасаться к своим скромным сбережениям. Больше всего юношу раздражало то, что приходится ждать. Время шло; в какие края мог забрести Лобзанг, пока он мешкал?

В самом деле, бедный Мунпа совсем растерялся; он надеялся застать вора в его стойбище и, потерпев неудачу, оказался не в состоянии наметить толковый план действий и мог теперь действовать только вслепую.

При этом молодой человек лишь весьма приблизительно представлял себе свое положение; его вера в чудесную бирюзу, в сокрытую в ней силу, а также в могущество своего Учителя (несмотря на то, что Мунпа воочию видел труп отшельника, он продолжал считать его живым), эта вера оставалась незыблемой и временами наполняла дрокпа пылом, приводившим его в состояние мистического транса, граничившего с исступлением праведных созерцателей.

Когда Мунпа прибыл в Ланьду, восхищенное изумление, которое вызывал у него, обитателя безлюдных высокогорий, Сипин, сменилось потрясением. Разве можно сравнить людское мельтешение на улицах Сипина со столпотворением на улицах Ланьду? Разве можно сосчитать эти улицы, перерезанные площадями, перекрестками и Желтой рекой? Сколько лавок, ломящихся от товаров, сколько роскошных домов и дворцов с украшенными драконами крышами, выглядывающими из-за стен, посреди просторных дворов, очевидно, соседствующих с цветущими садами, сколько храмов, обителей множества божеств, изображения которых окутаны душистыми облаками бесчисленных благовонных палочек, горящих на алтарях! О Ланьду! Чудо из чудес! — думал наивный селянин с высокогорных пастбищ.

Спутник Мунпа поселил его в караван-сарае, где останавливались путешественники из Монголии и Туркестана с длинными вереницами мулов и верблюдов; по рекомендации этого человека хозяин заведения предложил тибетцу кров и стол в качестве платы за помощь: он должен был размещать поклажу его клиентов и ухаживать за их животными.

Удача в очередной раз улыбнулась Мунпа. Он мог не прикасаться к своим сбережениям. Конечно, это было хорошо, просто отлично, но все же он ушел из Цо Ньоипо не для того, чтобы сделаться конюхом. У него была определенная миссия, цель, неотложный долг, который следовало исполнять. Образ Учителя, застывшего на сиденье для медитации, и весьма смутный образ бирюзы, которую ученик отшельника никогда в жизни не видел, снова начали его тревожить.

Одно неприятное происшествие, приключившееся с Мунпа, вывело его из задумчивости. Бедный пастух с безлюдных просторов, чувствовавший себя потерянным в чуждом ему суетном мире, в конце концов, принялся обращаться наугад к тем из торговцев, в лавках которых, по его мнению, было больше всего дорогих товаров. Не предлагали ли им купить ожерелье или бусины янтаря и зи по отдельности? Некоторые лавочники, занятые другими делами, тут же выпроваживали посетителя; другие, плохо понимая ломаный китайский язык, на котором он изъяснялся, заблуждались относительно намерении чужестранца, принимали его за покупателя и начинали показывать янтарь и зи. Затем они осознавали свою оплошность и выставляли его за дверь, При виде такого количества янтаря и зи Мунпа приходил в уныние. Очевидно, эти товары вызывали интерес у многих продавцов и покупателей; вряд ли кто-нибудь обращал на этих людей внимание. К тому же Лобзанг украл не янтарь и не зи, а бирюзу. История с ожерельем была всего лишь глупой и бесполезной уловкой. Поскольку тибетец поначалу наводил справки о колье, теперь ему было трудно признаться, что на самом деле он разыскивает бирюзу и ее похитителя. Тем не менее он на это решился, полагая, что со временем обнаружить вора с сокровищем было бы еще сложнее, так как о них уже позабыли бы.

Однажды, когда Мунпа находился в магазине некоего видного купца, он запутался в неправдоподобных объяснениях, не желая открывать всю правду о происхождении бирюзы, которую могли попытаться продать хозяину лавки; молодой человек не заметил, что его собеседник подает одному из приказчиков какие-то знаки. Каковы же были его изумление и ужас, когда рядом с ним внезапно появились двое вооруженных солдат, обозвавших его вором и вознамерившихся увести с собой.

Сперва Мунпа как вольный сын диких просторов решил было дать им отпор. Щуплые китайские солдаты не смогли устоять под ударами его мощных кулаков. Оба отлетели в сторону, натыкаясь на магазинные прилавки и полки. Тибетец уже подходил к двери, но во время короткой схватки приказчики успели загородить выход доской. Кроме того, на их крики сбежалась толпа, толпа китайцев, в любой момент готовых собраться на каждой из многолюдных улиц. Солдаты и приказчики вопили: «Держи вора!» Десятки рук схватили бедного Мунпа и повалили его на землю. Солдаты, напустив на себя прежнюю важность, подошли, подняли лежащего пинками и повели его в тюрьму. Арестованному предстояло впоследствии объясниться с судьей, когда тому будет угодно его допросить. Позже… через день-другой.

Мунпа, у которого раскалывалась голова, а тело болело от полученных ударов, рухнул на земляной пол просторной камеры, в которую его грубо втолкнули солдаты. Примерно пятьдесят находившихся там оборванцев уставились на новичка безо всякого сочувствия, а некоторые начали задавать вопросы, на которые он был не в состоянии отвечать.

Мунпа приняли за вора! Что еще ожидало его впереди?..

В тот день ничего больше не произошло. Несчастный, обессилевший от грубого обращения и пережитого потрясения, забылся тяжелым сном.

Мунпа проснулся поздним утром, но в камере царил полумрак, так как сквозь немногочисленные узкие отверстия, проделанные в тюремных степах, туда проникало мало света; вокруг копошились сокамерники, они переговаривались или с серьезным видом выискивали вшей в швах своих лохмотьев. Некоторые не давили пойманных насекомых, а выбрасывали во двор через щели-окна или спокойно клали рядом с собой; другие, менее сердобольные, убивали их, но все без исключения уничтожали их яйца, покусывая швы и складки своего отрепья.

Тибетцы делают то же самое; это зрелище не вызвало у Мунпа интереса. Он ждал, когда принесут какую-нибудь еду. Неужели нм не дадут поесть? Увы! Нет! Китайцы не кормили заключенных [41] . Такой же экономный обычай существовал и в Тибете. И все же Мунпа ожидал большего от властей столь богатого города, как Ланьду; он был ужасно разочарован. Однако здоровый пастух из Цо Ньоппо не падает духом из-за подобных пустяков. Не бывает ситуаций, сколь бы сложными они ни были, из которых нельзя найти выход с помощью нескольких монет, подумал Мунпа. А ведь у него было при себе немного денег, и он мог ими воспользоваться, чтобы разжиться едой. Однако тибетец не собирался рисковать, демонстрируя свое богатство в сомнительном обществе, в которое его досадным образом забросила злая судьба; он решил сперва посмотреть, как сокамерники добывают себе пищу.