Пусть и рваные, их шелковые платья были очень изысканными. Золотая парча и вышивка мерцали в свете факелов. В волосах сверкали бриллианты. Шея, запястья и уши усыпаны драгоценными камнями. Эта роскошь заворожила меня. Девушки напоминали павлинов, как их отец тогда в винограднике. Наша семья не любила выставлять богатство напоказ. Не считая крупных торжеств, отец носил черное платье с простой вышивкой, изображавшей быков или монеты. Но мы были банка мерканта, а Балкоси — старинными аристократами. Во всех отношениях мы были разными.

Старшая девушка опустилась на колени рядом с упавшей в обморок матерью, пытаясь привести ее в чувство. Наши солдаты равнодушно смотрели на происходящее.

— Только сейчас они начинают понимать, что значит бросить нам вызов.

При звуке этого голоса я вздрогнул. Каззетта скрывался в тенях за моей спиной. Я приготовился услышать оскорбление, поскольку не заметил, как он появился, но в кои-то веки стилеттоторе не стал наказывать меня. Вместо этого он встал рядом со мной у перил. Меня окатил запах дыма, густой, удушающий. Лицо Каззетты было черным от сажи.

— Вы обгорели!

— Най. — Глаза Каззетты свернули под маской из копоти. — Сгорели наши враги. Все до единого. Все сгорели заживо в их башне. Теперь даже Амо не под силу узнать их души.

Он выглядел так, словно с боем пробивался из ям Скуро.

Каззетта прислонился к перилам, и пепел посыпался с его колета.

— Как поживают Балкоси? Удалось ли им понять, что значит вмешиваться в политику?

Я прочистил горло.

— Я думал, они будут надзирать за гаванью. Из-за их популярности. Думал, что отец решил не трогать их. Думал, что мы теперь партнеры. Мы собирались вместе делать вино. Вино, которое все захотят попробовать.

— Неужели? — Каззетта отряхнул плащ, вызвав новый дождь из пепла. — Балкоси считали свой род таким высоким, что полагали себя неуязвимыми, а ваш таким низким — пылью под ногами. Лишь сейчас они осознали свою ошибку.

— Но... — Я собрался с духом. — Что изменилось?

Каззетта пожал плечами:

— Два человека распили бутылку вина, и один лучше узнал другого.

— Отец сказал, что Балкоси повернул плечи, когда говорил тост.

Каззетта фыркнул:

— Он так сказал?

— Думаете, солгал мне?

Каззетта рассмеялся:

— Най. Никоим образом. Если ваш отец сказал, что были повернутые плечи, не сомневаюсь, они имели место, но подозреваю, что не только они. Разум вашего отца — беспокойный зверь, Давико. Словно расхаживающий туда-сюда тигр. Вечно голодный, вечно настороже. Вечно готовый к прыжку. Вещи, которые этот человек замечает и выхватывает... думаю, он сам не сможет перечислить их все. Он может говорить, что это был разворот плеч, но я уверен, было что-то еще. Возможно, Балкоси слишком быстро пил после тоста. Возможно, слишком широко улыбнулся, когда ваш отец предложил ему партнерство. Возможно, продемонстрировал слишком много мелких желтых зубов. А может, нахмурил лоб, услышав, что ваш отец станет его соседом. Может, все это вместе. В конечном итоге он повернул плечи не в ту сторону. И ваш отец отправил меня проследить за патро. — Каззетта мазнул тремя пальцами по щеке, бросая оскорбление пленникам внизу. — Я наблюдал, кого посещал Балкоси и кто посещал его. Смотрел, как он стоял на коленях в катреданто и как лежал под своей любовницей. Я проследил за ним до Спейньисси, семейства, которое никогда не водило дружбу с нами. Я одарил золотом слуг и послушал у окон и дверей ушами, которые иногда принадлежали мне, а иногда нет. Я слушал рассерженных архиномо нобили ансенс. Маленьких людей с большими именами, которые помнили минувшую славу и замышляли убийство. — Он сплюнул в сторону пленников. — Эти твари хотели уничтожить вашу семью.

Я уставился на дочерей, окруженных сталью наших солдат. Три испуганные девочки, бесчувственная мать — и все они съежились под величественной фреской, изображавшей победу нашей семьи над Шеру.

— Они не выглядят опасными.

Каззетта фыркнул:

— Даже дурак может быть опасным.

Высокая девушка помогала матери сесть, стирая кровь с ее волос: та ударилась головой, когда падала. Я подумал, что наложница моего отца Ашья тверже характером, чем эта обморочная аристократка. Матра слабая. Даже ее дочь крепче.

— Пусть судьба Балкоси станет для вас уроком, Давико. Дураки опасны. Опасны для вас, опасны для своих союзников. И особенно опасны для самих себя. Томас ди Балкоси был дураком, полагая, что может сговориться со Спейньисси. И был дураком, веря, что популярность защитит его. Но самым большим дураком он был, не понимая, на что способно его лицо. Чему бы ни научил вас Аган Хан с его мечом или Мерио с его счётами, знайте, что Томас ди Балкоси погубил собственную семью не сталью или золотом, но лицом. Он хотел поиграть в политику, где искусство фаччиоскуро является одновременно мечом и щитом, — и у него не было ни того ни другого. Он вообразил, что может сесть парлобанко с вашим отцом. Этот дурак погубил себя в тот момент, когда согласился встретиться с вашим отцом на виноградниках и обсудить вино. — Каззетта вновь махнул тремя пальцами в сторону пленников. — И вот Спейньисси сгорели дотла в своей башне, а Балкоси стоит на коленях перед вашим отцом и молит о пощаде. Запомните эту ночь, маленький господин, потому что скоро вы будете сидеть парлобанко, как ваш отец, и вы должны читать людские лица так же хорошо, как он, и быть таким же осмотрительным, каким следовало быть ди Балкоси. Запомните эту ночь, мальчик, ибо там внизу — цена провала.

Слова Каззетты вызвали у меня дурное предчувствие. Я хотел спросить, как же я научусь читать человеческие лица, но Каззетта уже шел прочь, таял среди темных колонн галереи.

— Балкоси мы тоже сожжем? — прокричал я ему вслед. — Они все сгорят?

Тень Каззетты помедлила, но он не оглянулся.

— Най. Ваш отец слишком мудр для этого.

И так оно и было.

Час спустя отец и патро ди Балкоси вышли из отцовской библиотеки. Матра воссоединилась со своим глупым мужем, а меня позвали вниз, на куадра.