Вернись ко мне, Скайлер.

Вернись.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

ОДИН

Генри похитил ребенка.

Эта мысль всплывает у меня в голове, пока мы мчим по шоссе 301. Генри потерял связь с реальностью, похитил какого-то несчастного ребенка и теперь притворяется, что это его сын…

Что еще может происходить? Если Генри не похищал этого мальчика, значит…

Значит, этот ребенок…

Это невозможно. Я подавляю эту мысль, пока она не укоренилась. Нет никакого способа, чтобы это был…

Скайлер?

Одно только упоминание его имени заставляет мой разум метаться. Это не он. Не может быть им.

Или может?

Сходство ребенка пугающе. Вылитая копия. Я столько времени — уже недели — всматривалась в его фото на листовке о пропаже, запоминая каждую черту этого распечатанного изображения. Я готова поклясться: это он.

Скайлер, живой и настоящий.

А если это он? А если это действительно—

Стоп.

Я не знаю, во что легче поверить. В то, что Генри сошел с ума и похитил ребенка, или…

Или в то, что…

Скайлер жив.

Это невозможно. Просто невозможно. Мне приходится подавлять это чувство — даже не знаю, как его назвать — надежды? Страха?

Во мне засела крохотная часть, которая хочет верить, что это он.

Мы нашли его. Разве это не невероятно?

Чудо?

Но кто поместил его в тот утиный шалаш?

Генри поднял мальчика из засидки и понес обратно на свою лодку. Мы почти не разговаривали, пока мчались к берегу, и гул двигателя заполнял пустоту между нами.

Теперь ребенок сидит, сгорбившись, между нами в «Тойоте» Генри, укутанный в его флисовую куртку, с коленями, прижатыми к груди, и головой, спрятанной между коленями. Точно так же, как мы его нашли.

Все эти яркие огни светофоров. Вывески фастфуда, парящие в ночном небе. Грузовики, проносящиеся мимо с рёвом двигателей и гудками… Для него это слишком.

Он прячется. Боже, понимает ли этот травмированный ребенок вообще, что происходит?

Я чувствую, как он дрожит сквозь слишком длинные рукава Генри. Я обнимаю Скайлера — хватит называть его так — и прижимаю к себе, надеясь согреть, пока Генри проезжает на всех красных светофорах по 301-му.

— Ты в порядке, — наклоняюсь я и шепчу. — Все будет хорошо.

Бедный ребенок, думаю я — и тут же поток вопросов обрушивается на меня, и я не могу их остановить. Откуда он взялся? Кто он? У него должно быть имя. Семья. Его родители, наверное, ищут его прямо сейчас… Где Генри нашел его? Как долго он прятал его в той засидке?

Какого черта этот мальчик делал там?

Ближайшая больница — в Глостере. Как только я понимаю, что Генри едет не туда, до меня доходит: мы везем Скайлера — не называй его так — обратно в мотель.

— Твоя ближе, — говорит он, когда я спрашиваю, куда мы направляемся.

Моя. Мне не хочется, чтобы этот мотель был «моим». — Нам нужно отвезти его в больницу.

— Никаких больниц.

— Генри, просто посмотри на него—

— Они заберут его у меня.

Он произносит это с такой категоричностью — конец гребаной дискуссии — что я застываю в молчании, уставившись в окно на море красных стоп-сигналов, скапливающихся на шоссе. Это пиздец. Абсолютный пиздец. Все происходит слишком быстро… Мне нужно время, чтобы подумать. Дышать. Понять, что, черт возьми, тут творится. Что мне делать? Я могла бы открыть дверь и выпрыгнуть на обочину. Подождать следующего красного света, когда грузовик остановится, схватить Скайлера — это не Скайлер, хватит так его называть — добежать до ближайшей заправки и вызвать полицию.

— Я не могу потерять его снова, — Генри говорит это в лобовое стекло, а не мне.

Снова? Сколько раз Генри терял сына?

Я не представляла, насколько глубоко он погрузился. Я абсолютно не понимала, как далеко зашло его горе. Это я довела его до такого? Я потакала его безумной вере, что Скайлер все еще жив. Все наши сеансы, должно быть, всколыхнули в нем что-то и столкнули с края.

Это моя вина, да?

Но ребенок? Как Генри может верить, что сможет выдать чужого мальчика за своего сына?

А если…? Настойчивый шепоток пробивается в моих мыслях. А если это действительно он?

Этого не может быть…

Произнеси его имя…

Я не могу…

Давай, скажи…

Нет.

Ты хочешь верить…

Мальчики не возвращаются с того света. Они не материализуются из ниоткуда. Та засидка — не остров, а этот ребенок уж точно не шестилетний Робинзон Крузо. Кто-то должен был поместить его туда. Оставить там. Ждать, пока его найдут.

Если Генри прятал его все это время… то где, блять, он был? Мой разум сопротивляется этой мысли, но не отвергает ее. Весь город обыскали, когда Скайлер пропал. Шарлин сама это говорила. У него даже не было дома, чтобы спрятать его. А если бы и было — зачем? Зачем инсценировать исчезновение сына?