Эта игра Генри, где он притворяется, что нашел—

Я нашла

— своего сына, безумна. Он зашел слишком далеко. Вернуть прежнего Генри, кем бы он ни был, уже нельзя. Мне нужно сосредоточиться на мальчике, вытащить его отсюда, подальше от Генри, пока он снова не причинил ему вреда. Или мне.

Придется играть по его правилам. Притворяться, что этот ребенок — тот, за кого его выдает Генри. Ненадолго. Пока он не расслабится. Не уснет.

Тогда мы сбежим.

Генри проводит рукой по волосам мальчика в порыве родительского блаженства. Я вижу это. Практически чувствую. Нет ничего похожего на ощущение, когда держишь своего ребенка.

Генри верит. Он искренне верит, что этот мальчик — его сын…

— Дай мне одну ночь, — говорит он мне. — Всего одну, просто побыть с ним…

Я молчу.

— Завтра я вызову полицию, клянусь.

— Завтра, — наконец говорю я. В голове уже зреет план. Как только мы выберемся, остановим первую же машину на дороге и уедем как можно дальше от—

— Папочка. — Голос мальчика все такой же тихий. Веки Генри смыкаются, будто одного этого слова достаточно, чтобы залечить всю боль последних пяти лет.

— Я больше никогда тебя не отпущу, — говорит Генри. — Никогда, я обещаю.

— С тобой все будет хорошо, Скайлер, — говорю я — вот так, назови его по имени, играй роль — кладя руку на плечо мальчика. — Ты в безопасности.

Я не могу бросить этого мальчика. Ему нужен кто-то, кто спасет его от этого кошмара.

От Генри.

ДВА

Мы втроём лежим в моей кровати. Генри и я образуем долину между нашими телами, чтобы мальчик мог устроиться посередине. У меня ещё осталась кое-какая одежда Кендры — никогда не знаешь, когда может понадобиться футболка с Дорой-путешественницей. Она слишком велика для мальчика, свисает до колен, но ничего, сойдёт. Он лежит на спине, уставившись в потолок. Его глаза широко раскрыты, впитывая окружающий мир и все его тени, будто он впервые в жизни что-то видит.

— Вот так, — говорит Генри. — Ну как? Удобно?

Мальчик не отвечает.

Перед тем как мы втроём забрались в кровать, я застала его у окна, заворожённого неоновой вывеской. Он водил пальцем по серым стеклянным трубкам, из которых сложена рука.

— Смотри, — сказала я, будто собиралась показать фокус, и просто щёлкнула выключателем.

Комнату мгновенно залили фиолетовый и розовый свет. Мальчик отпрянул, глаза расширились от смеси восхищения и страха, поражённый и очарованный извивающимися газовыми цветами. Он протянул руку и прижал ладонь к ладони на вывеске, его кожа залилась аметистовыми оттенками.

— Пока хватит. — Я снова выключила вывеску. Взяла мальчика за плечи — осторожно — и попыталась увести от окна. Он не хотел уходить, сопротивлялся.

— Ты, наверное, устал. Давай. Пора в кровать…

Тихий гул электричества снова ожил у меня за спиной. Я обернулась и увидела, что неоновая вывеска включилась сама. Рядом никого не было.

На этот раз я выдернула шнур из розетки.

Просто для уверенности.

В этом мотеле была двуспальная кровать. Я никогда ни с кем её не делила. Пока не появился Генри.

А теперь нас трое.

Волшебное число.

Мальчик забрался первым, прополз на четвереньках по верху. Он, кажется, не доверяет мягкости матраса, будто боится, что плот вот-вот перевернётся.

— Всё в порядке. Устраивайся…

…как дома.

— …поудобнее.

— Завтра мы тебя оставим в покое, — шепчет Генри мне через голову мальчика. Тот прижался к его груди.

Просто взгляни на них, — думаю я. Как хорошо их тела подходят друг другу, будто этого мальчика вылепили из самого Генри.

— Куда ты собираешься?

— На лодку, полагаю.

— После того как сходишь в полицию?

Генри замолкает. — Верно.

Я делаю вид, что верю ему. — На лодке мальчику не место. Можешь остаться здесь.

— Уверена?

— У тебя есть вариант получше?

— Ну, это не отель Four Seasons…

— Осторожнее… Начну брать с тебя постояльца, если будешь неаккуратен.

— Лучше, чем почасово.

Он такой… добродушный. Такой… счастливый. Генри вернул сына. Теперь он может играть в семью. От этой мысли у меня пробегает холодок по спине.