Сумма, указанная в договоре, заставила меня присвистнуть. Она объединяла все предыдущие долги и добавляла к ним новые, с какими-то совершенно драконовскими, ростовщическими процентами. Цель займа: «на закупку материалов и обеспечение работ для создания шедеврального меча для представления на Великом Княжеском турнире».

Я читал дальше, и волосы на моей голове, которой я пока не обзавёлся, начали шевелиться. Пункт о залоге. Он был прописан чётко и безжалостно.

«В случае невозврата полной суммы долга в указанный срок, в полную и безраздельную собственность боярина Медведева переходит всё движимое и недвижимое имущество рода Волконских, включая боярскую усадьбу со всеми постройками, прилегающие земли и кузницу».

Всё. Подчистую.

И последняя строка. Дата окончательного возврата долга. Она была назначена ровно через месяц после дня семнадцатилетия наследника, Всеволода Волконского. То есть, на следующий день после того самого Испытания Совершеннолетия.

В этот момент вся картина сложилась в моей голове. Это была не просто серия неудач и плохих решений. Это была гениально разыгранная, многолетняя партия. Медведев не просто давал в долг. Он инвестировал в банкротство. Долг был лишь юридическим основанием.

Я захлопнул книгу. Глухой хлопок обложки прозвучал как выстрел в тишине кабинета. Теперь у меня был полный набор: трагическое прошлое, могущественный враг, кристально чистый мотив и смертельный дедлайн.

Катастрофа перестала быть грустным рассказом старика. Она стала документом. Фактом. Протоколом.

Моя рука инстинктивно сжала в кармане тяжёлую бронзовую печатку с волком и молотом. Долг — это проблема. Молот — это единственное возможное решение. И времени на то, чтобы найти это решение, у меня почти не осталось.

Я сидел в пыльном, промозглом кабинете своего покойного отца, и холод исходил не только от каменных стен. Он шёл от пожелтевших страниц долговой книги, лежавшей передо мной на столе. Цифры, зафиксировавшие медленную агонию моего рода, казалось, высасывали из комнаты остатки тепла.

История, рассказанная Тихоном, больше не была просто грустной сказкой. Она была здесь, передо мной, в виде аккуратных записей о пирах, которые они не могли себе позволить, и о долгах, которые они не могли вернуть.

Всё было предельно ясно. Финансовый анализ был завершён. Диагноз: терминальная стадия банкротства. Но чего-то не хватало. В этой идеально выстроенной схеме по уничтожению моего рода был один недостающий элемент. Долг — это был юридический повод. Срок погашения, назначенный на следующий день после моего совершеннолетия, — это был спусковой крючок. Но каким был сам механизм? Как именно Медведевы собирались привести приговор в исполнение? Они же не могли просто прийти и вышвырнуть меня на улицу. Даже в этом, с позволения сказать, обществе должны быть какие-то законы. Какая-то процедура.

В комнату, неся маленькую масляную плошку, вошёл Тихон. Вечер сгущался, и кабинет погружался во мрак. Старик поставил светильник на стол, и его дрожащий огонёк выхватил из темноты моё лицо. Тихон вздрогнул. Видимо, выражение на моём лице было не самым жизнерадостным. Он увидел, что я смотрю на него в упор, и его взгляд забегал.

И тут я понял. Он знает. Он знает тот самый недостающий элемент пазла, и ему страшно об этом говорить.

— Тихон, — сказал я тихо, но так, чтобы в голосе слышалась сталь. — Я всё прочитал. Я вижу долг. Я вижу срок. Но я не вижу конца этой истории. Что произойдёт через месяц, в день моего семнадцатилетия?

Старик поёжился.

— Да ничего особенного, господин… праздник… Испытание Совершеннолетия, как у всех боярских детей. Обычай… Не стоит вам об этом голову ломать. Вам отдыхать надо, силы копить.

— Силы? — я криво усмехнулся. — Для чего, Тихон? Чтобы с большим энтузиазмом встретить судебных приставов? Хватит. Я вижу, что ты боишься. И боишься ты не этих старых долгов. Ты боишься чего-то, что должно случиться скоро. Чего-то, о чём ты мне не рассказал.

Тихон начал бормотать что-то про старые кости и дурные предчувствия, но я его прервал. Я встал. Подошёл к нему вплотную и посмотрел ему прямо в глаза. Я был выше его на полголовы, но тоньше и слабее на целую жизнь. И всё же сейчас я был господином.

— Тихон. Больше ни слова лжи. Я — глава рода Волконских. Этот дом, эта земля, эти долги и этот позор — всё это теперь моё. И я имею право знать, какой именно топор занесён над моей шеей. Я приказываю тебе. Расскажи мне всё. Что такое «Испытание Совершеннолетия»?

Слово «приказываю» сломало его. Плечи старика опустились. Он посмотрел на меня взглядом, полным такой безысходной тоски, что мне стало не по себе. Он кивнул на единственное уцелевшее кресло отца и на скамью напротив.

— Присядемте, господин. Правда вам не понравится.