— Но я тоже хочу опыта набираться! Я имею право на нормальную практику! — не унималась она, её голос сорвался на фальцет.

— Права ты будешь качать, когда мозгов наберёшься, — отрезал он. — А пока твой удел — «первичка». Радуйся, что тебя вообще к пациентам подпускают. Тебе русским языком сказали: нужны его мозги. У тебя есть его мозги? Нет. Значит будешь сидеть в «первичке» и не отсвечивать.

— Да вы… вы просто меня не цените! — обиженно выпалила она.

— Ценю, — кивнул Шаповалов с абсолютно серьёзным видом. — Я очень ценю твоё умение создавать проблемы на ровном месте. Ты в этом непревзойдённый мастер. И знаешь что? Я придумал, как применить твой талант.

Он сделал паузу, обводя её тяжёлым взглядом.

— Ты так рвёшься работать и набираться опыта? Отлично. Остаёшься сегодня на ночное дежурство. Будешь принимать всех, кого привезёт «скорая». Вот там и наберёшься и опыта, и справедливости. До самого утра. Вопросы есть?

Борисова открыла рот, потом закрыла. Она поняла, что доигралась. На её лице отразилась вся скорбь мира.

— Вопросов нет, — победоносно заключил Шаповалов. — Разумовский, марш в терапию! Остальные — за работу! Живо!

Он психованно махнул рукой и, не говоря больше ни слова, вышел из ординаторской, оставив за собой звенящую тишину и уничтоженную Борисову.

Все молча смотрели на меня. Я только развел руками.

— Ну а я что? Я ничего. Такие дела.

Борисова, которая, кажется, вот-вот расплачется от обиды, зло посмотрела на меня.

— Иди-иди, герой! — прошипела она. — Мы же вроде как вчера договаривались друзьями быть, а ты… ты опять нас всех подставил!

— А я-то тут при чем? — я усмехнулся. — Я что ли виноват, что меня туда отправляют, а вас — нет? Я же вам вчера говорил: нужно быть со мной заодно. Может, тогда и вы у меня ума-разума наберетесь. И вас тоже будут на сложные случаи отправлять. И вы тоже будете на хорошем счету. Нужно просто ставить больше правильных диагнозов, а не козни строить.

— Да, Илья прав! — неожиданно подал голос Пончик-Величко, который до этого сидел тише воды, ниже травы. — Вообще-то, нам нужно у него учиться, а не с ним сражаться! Он все-таки больше нас знает!

Суслик-Фролов, однако, тут же принял сторону своей «боевой подруги».

— А я считаю, что Алина права! — он с вызовом посмотрел на меня. — Это все нечестно!

— О, двуногий, а у тебя тут, я смотрю, целый раскол в стане «хомяков» наметился! — тут же прокомментировал Фырк, который материализовался у меня на плече. — Два лагеря образовались! Этот твой Пончик, похоже, решил к тебе в команду переметнуться! А эти двое, Белочка и Суслик, теперь будут твоими заклятыми врагами! Странная история!

— Да уж, Фырк, люди — они такие, — мысленно ответил я ему. — Что с них возьмешь.

Я вышел из ординаторской и направился в терапевтическое отделение. Настроение было боевое. Похоже, сегодня меня ждал еще один интересный денек.

Подошел к палате, где лежала Мариам, но ее там не оказалось. Кровать была пуста. Я напрягся. Значит, из интенсивной терапии ее так и не перевели. Это плохо.

Я тут же бросился к кабинету заведующего, Гогиберидзе. Дверь была приоткрыта, и оттуда доносились приглушенные голоса. Я заглянул внутрь.

За большим столом сидел сам Георгий Давидович, рядом с ним — Виталий Прилипало и еще пара незнакомых мне лекарей. Они устроили целый консилиум.

— О, Разумовский, наконец-то пришел! — Гогиберидзе, увидев меня, как-то устало, но в то же время с облегчением улыбнулся. — А мы тут как раз по поводу пациентки Аракелян собрались. Ты же у нас первый крикнул, что у нее там не просто «стекляшка», а еще и бактериальная инфекция.

— Не почечная недостаточность, а микоплазменная пневмония, Георгий Давидович, — я вошел в кабинет и вежливо поправил его.

— Да-да, это важно! — он отмахнулся. — Мы тебя ждем. Твой свежий, незамыленный взгляд и твой мозг нам сейчас очень пригодятся. Ты же у нас умеешь правильные диагнозы ставить. Ну-ка, давай, думай! Что тут еще может быть?

Все присутствующие в кабинете уставились на меня.

Прилипало, сидевший за столом, с нескрываемой враждебностью посмотрел в мою сторону. Я подошел к столу, взял в руки историю болезни Мариам и принялся ее внимательно изучать, делая вид, что полностью поглощен этим процессом.

— Фырк, — мысленно обратился я к своему фамильяру. — Что-нибудь видишь?

— Вижу какие-то закорючки, много непонятных цифр, и все! — проворчал он. — Ничего интересного!

— Понятно, — я усмехнулся. — В цифрах ты, значит, не шаришь.

— Ну что, Разумовский, есть идеи? — Гогиберидзе нетерпеливо посмотрел на меня.

— Есть, Георгий Давидович, — я отложил историю болезни. — И я все больше склоняюсь к тому, что у пациентки Аракелян сейчас отказывает печень. Нужно только понять, из-за чего.