— Сударыня, — обратился я к ней, — не подскажете, где можно найти главную прачку? У нас вопрос по поводу… пятен на одежде.

Девушка вздрогнула и обернулась.

— Главная прачка в подвале, господин. Но… — она огляделась и понизила голос, — если речь о сложных пятнах, лучше к Людмиле Петровне. Она у нас специалист по деликатным тканям.

— А Мария Никитична всегда так… строга? — мягко спросила Полина.

Служанка нервно теребила передник.

— Раньше была помягче и справедливее. А как князь отказал в повышении жалования… — она осеклась. — Простите, я не должна.

— Ничего страшного, — успокоил я её. — Мы никому не расскажем. Что случилось с жалованием?

Девушка снова огляделась.

— Три с половиной месяца Мария Никитична просила князя повысить оплату. Мы действительно работаем с рассвета до полуночи, а платят… — она покачала головой. — Князь не только отказал, но ещё и выговор ей сделал. При всех. Сказал, что если девки недовольны, могут искать место в другом доме.

— И многие ушли? — спросил Тимур.

— Дайте подумать. Человек пять точно. А Мария Никитична… она с тех пор словно подменённая. Злая стала, придирчивая. И странности начались.

— Какие странности? — насторожилась Василиса.

— Она теперь сама следит за бельём князя. Раньше это старшая горничная делала, а теперь — только Мария Никитична. Говорит, молодые девки небрежны, могут плохо прополоскать или накрахмалить неправильно.

Мы переглянулись. Постельное бельё — идеальный способ для контактного яда.

— И никто больше не прикасается к княжескому белью? — уточнил я.

— Только она и две её доверенные помощницы — Глафира и Степанида. Они при ней уже лет двадцать служат. Остальным запрещено даже близко подходить.

— А где хранится это бельё? — спросила Полина.

— В особой комнате рядом с княжескими покоями. Под замком. Ключ только у Марии Никитичны.

Служанка вдруг побледнела, глядя за наши спины.

— Анфиса! — раздался резкий голос.

В дверях стояла пожилая женщина в чёрном платье — одна из приближённых гофмейстерины.

— Что ты тут делаешь? Болтаешь вместо работы?

— Я… я только… — девушка залилась краской.

— Марш отсюда! И чтобы к вечеру весь второй этаж блестел!

Анфиса схватила тряпку и ведро, торопливо выбежала из комнаты. Женщина окинула нас подозрительным взглядом.

— А вам что здесь нужно? Мария Никитична не принимает.

— Вы будете диктовать княжне, где можно и нельзя находиться? — я вопросительно изогнул бровь.

Незнакомка смешалась и опустила голову.

— Мы уже уходим, — холодно бросила Василиса.

В коридоре княжна сжала кулаки.

— Эта старая карга имеет исключительный доступ к белью отца. И у неё есть серьёзная обида.

— Контактный яд через постельное бельё… — задумчиво произнёс Тимур. — Медленное воздействие, постепенное накопление в организме. Очень похоже на наш случай.

Покинув апартаменты гофмейстерины, мы направились в медицинское крыло. Доктор Семён Аркадьевич Ложкин принимал в небольшом кабинете, заставленном склянками и медицинскими фолиантами. Невысокий полноватый мужчина лет пятидесяти с залысинами и нервными движениями.

— Княжна! — он вскочил, увидев Василису. — Я… я не ожидал…

— Садитесь, доктор, — я жестом указал на кресло. — У нас есть вопросы о здоровье князя.

Целитель забегал глазами.

— Князь… князь в порядке. Просто переутомление. Я прописал ему отдых и успокоительные травы…

В отличие от повара и главной над служанками этот человек здесь был один, и я мог действовать открыто. Глядя ему прямо в глаза, приказал:

— Ты будешь говорить только правду. Всю правду.

Императорская воля ударила по его сознанию. Лицо доктора разгладилось, взгляд стал пустым.

— Что с князем? Отвечай.

— Я заметил симптомы отравления три месяца назад, — монотонно заговорил он. — Побледнение кожи, учащённое сердцебиение, металлический привкус во рту, о котором князь упоминал. Классические признаки медленнодействующего яда.

— Ты сообщил ему об этом?

— Нет.

— Но почему?! — резко спросила Василиса.

— Князь публично усомнился в моей компетенции на приёме, — продолжал доктор тем же ровным голосом. — Сказал, что я не способен вылечить даже простуду княжича Мирона. При всех придворных. Это было… унизительно. Я решил промолчать. Пусть страдает. Он это заслужил.