Официант — пожилой мужчина с безупречными манерами — появился словно из воздуха, разлил вино и так же бесшумно исчез. Мы подняли бокалы.

— За окончание Гона, — предложил я.

— И за тех, кто не дожил до его конца, — добавила Ярослава.

Хрусталь звякнул, и мы отпили терпкого красного вина. Какое-то время ели молча — утка с яблоками, свежие овощи, хлеб из местной пекарни. Официант появлялся только когда нужно было сменить блюда или подлить вина, не нарушая атмосферы.

— Как твои люди? — спросил я наконец. — Передали весточку? Раненые поправляются?

— Георгий Светов — отличный целитель, — кивнула она. — Даже Марков, которого я… — голос дрогнул, — уже на ногах. Говорит, шрам будет напоминать о том дне, когда капитан чуть не зарубила его.

— Ты не виновата. Ментальный яд Кощея может вскрыть даже самые глубокие раны.

— Знаю, но легче от этого не становится.

Мы перешли к обсуждению менее болезненных тем — любимых мелодий, которые скрашивали долгие переходы, необычных мест, где довелось побывать за годы странствий. Ярослава с улыбкой вспоминала тверской трактир, где подавали невероятную уху с расстегаями, а я рассказал о странном обычае в одной из деревень Пограничья добавлять мёд в мясное рагу.

Оказалось, княжна неплохо играет на скрипке — навык из прежней жизни, когда мать настаивала на «подобающем образовании для наследницы». Её рассказы о городах Содружества были живыми и увлекательными, полными забавных деталей и метких наблюдений.

После десерта — лёгкого ягодного суфле — мы вышли на балкон с бокалами вина. Огни города мерцали внизу, как россыпь золотых монет. Ярослава облокотилась на перила, глядя вдаль.

— Красиво, — тихо сказала она. — Иногда забываешь, что в мире есть что-то кроме крови и сражений.

— Может, в этом и проблема — мы слишком редко поднимаем голову от своих мечей, — заметил я, вставая рядом.

Молчание затянулось. Я видел, как она собирается с духом, и решил помочь:

— Шереметьевы… Во время атаки Кощея ты кричала эту фамилию.

Ярослава вздрогнула, пальцы сжали бокал так сильно, что я обеспокоился за хрупкое стекло.

— Ты хочешь знать мою историю? — её голос прозвучал глухо.

— Только если ты готова ею поделиться.

Она сделала большой глоток вина, словно набираясь храбрости.

— Мне было шестнадцать, — начала она медленно. — Отец правил Ярославским княжеством, мать была из рода Волконских. Жили мы… хорошо жили. Отец начал обучать меня мечу, когда мне исполнилось пять. Повторял, что княжна обязана владеть оружием. Мать возмущалась — называла это дикостью для благородной девушки.

Голос дрогнул. Я молча ждал продолжения.

— Павел Шереметьев был министром финансов при отце. Верный человек, или так все думали. Когда начался экономический кризис, отец доверял ему. А тот… тот готовил переворот. Собирал недовольных бояр, обещал им конфискованные земли.

Ярослава отпила ещё вина.

— В ту ночь… Отец сражался. Я помню, как он стоял в тронном зале с мечом и жезлом в руках, окружённый предателями. Приказал мне и матери бежать. Последнее, что я видела — как Шереметьев лично нанёс ему удар в спину.

— Мне жаль, — тихо сказал я.

— Мать умерла через год. От горя. Её род отказался нас принять — не одобряли брак с отцом. Он почти украл её из семьи. Я осталась одна. Шестнадцать лет, княжеский титул, который ничего не значил, и жажда мести.

Она повернулась ко мне, и в серо-голубых глазах плескалась боль.

— Поступила в Стрельцы в Твери. Копила деньги, училась воевать. К двадцати годам собрала команду — отверженных дворян, списанных солдат, всех, кому некуда было идти, кого жизнь выбросил на обочину. Пять лет спустя мы превратились в силу, с которой считаются. И всё это время я живу одной мыслью — вернуться в Ярославль и свести счёты с Шереметьевым.

— И что потом? — спросил я мягко. — Когда месть свершится?

Ярослава растерянно моргнула.

— Я… не знаю. Никогда не думала, что доживу до этого момента.

Её боль отозвалось во мне. Я тоже знал, каково это — жить одной целью, не видя ничего за её пределами.

— Я понимаю, — сказал я. — Когда-то один умный человек сказал мне: «Месть — это костыль. Помогает идти, когда больно, но попробуй на нём всю жизнь скакать — далеко не уйдёшь».

— И ты послушал?

Память услужливо подбросила образ — Хильда в луже крови, её светлые волосы, потемневшие от влаги. Тогда я не слушал ничьих советов, задумав уничтожить того, кто отнял у меня весь мир. Даже много лет спустя после её смерти я просыпался и безотчётно тянулся к пустой половине кровати.