— Чего тебе, милок?

Я, не говоря ни слова, подскочил к ее мешку и, игнорируя ее удивленные возгласы, начал в нем рыться. Использованные перчатки, бумажные полотенца, обертки от еды…

— Левее! Левее, друг мой! Он застрял под какой-то картонкой! — командовал Фырк.

Наконец мои пальцы нащупали знакомый пластик. Я вытащил его на свет. Вот он. Мой контейнер. С синей крышкой. И с моей наклейкой, на которой печатными буквами было написано «Шевченко С. П.».

Я вернулся в лабораторию, сжимая в руке свою драгоценную находку. Лаборантка смотрела на меня с нескрываемым изумлением.

— Вот, — я положил перед ней настоящий контейнер. — Прошу сделать анализ теперь вот этого образца. Срочно.

Она переводила взгляд с одного контейнера на другой.

— Я… я ничего не понимаю… Что происходит?

— Это вопиющий случай, — сказал я холодно и твердо. — И я обязательно разберусь, что именно здесь произошло. А пока — делайте анализ.

— Но у меня другие пробы… — начала было она.

— Меня это не волнует, — отрезал я. — Вы сделаете этот анализ. Сейчас. И я буду здесь и прослежу за каждым вашим действием.

Она хотела было возразить, но, встретившись с моим взглядом, сникла. В нем не было ни просьбы, ни мольбы. Только приказ. Она молча взяла контейнер и направилась к своему рабочему месту.

Я сел на стул, скрестив руки на груди. Я буду ждать.

Пока я ждал, я достал телефон и с нескольких ракурсов сфотографировал поддельный контейнер и поддельное направление, которые так и остались лежать на столе. Забирать их было нельзя — это официальный анализ, который должен храниться в архиве. Да и не нужно. Пока никто ничего не подозревает, пусть все остается как есть.

— Ну, теперь-то она точно попалась, эта твоя белобрысая ведьма, — прошептал Фырк, усаживаясь на спинку моего стула. — Я почти уверен, что это ее рук дело. У нее такой же мерзкий почерк, как и характер.

— Я тоже так думаю, — мысленно согласился я. — Но догадки к делу не пришьешь.

Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, лаборантка закончила свои манипуляции.

— Все, — сказала она устало. — Я все сделала. Окрасил. Теперь нужно смотреть под микроскопом. Результат будет в электронной карте пациента, как обычно.

Я кивнул.

— Спасибо.

Первый раунд был за мной. Теперь оставалось дождаться официального подтверждения. И нанести ответный удар.

Алина Борисова сидела в ординаторской, кипя от ярости. Она сделала свой ход, подменив анализы, но этого было мало. Просто провала Разумовского было недостаточно. Ей нужен был собственный триумф.

Она сделала вид, что заполняет бумаги, но сама, как хищница, выжидала подходящий момент. Шаповалов был явно не в духе, и это было ей на руку.

Наконец, когда он с шумом отбросил какой-то отчет и устало потер переносицу, она поднялась и подошла к его столу, изобразив на лице максимальную озабоченность.

— Игорь Степанович, простите, что отвлекаю. Можно вас на минуточку?

Он поднял на нее тяжелый, раздраженный взгляд.

— Борисова? Ты что, приклеилась к этому стулу? У тебя же ночное дежурство было. Иди домой, проветрись. Не мельтеши перед глазами.

— Я не могу, Игорь Степанович, — она придала своему голосу дрожащие, сочувствующие нотки. — У меня из головы не выходит ваш пациент. Пациент Шевченко. Я ведь тоже его смотрела, когда вы меня в «первичку» отправляли…

Шаповалов нахмурился, и в его глазах появился интерес.

— И что с ним?

— Я заглянула в его карту сейчас. Там ведь все очень плохо. Состояние ухудшается с каждым часом. Мне так жаль… и вас, и пациента, — она говорила искренне, как ей казалось.

Лицо Шаповалова помрачнело еще сильнее. Он не любил, когда ему напоминали о его провалах, а случай Шевченко, переданный его протеже, был именно таким.

— Я знаю, — коротко бросил он. — Как раз иду на экстренный консилиум в неврологию. Сердюков уже паникует.

Бинго! Алина поняла, что попала в яблочко. Надежды, которые он возлагал на Разумовского, не оправдались. Почва была подготовлена.

— Вот именно поэтому я и здесь, — она понизила голос, делая его доверительным. — Я всю ночь не спала, думала, перечитывала учебники… Мне кажется, Разумовский… он, конечно, талантливый, но он зациклился на своих инфекционных теориях. А мы все слишком рано отказались от аутоиммунной гипотезы.

Шаповалов скептически хмыкнул.

— Борисова, анализы были чистыми. Ты это забыла?