— Как… как назначил? — его лицо вытянулось. — Почему в системе нет никаких назначений? Я лично проверял карту пациента!

— Потому что у меня нет доступа к назначению протоколов пациентам вашего отделения, — я укоризненно посмотрел на него. — Вчерашнее назначение было внесено мной от руки во временный лист наблюдения, который находится у дежурной медсестры. Туда, куда вы даже не заглянули.

Его лицо побледнело. Он бросил взгляд на процедурный стол, где действительно лежал мой вчерашний листок.

— Старый дурак… — пробормотал он себе под нос, растерянно глядя на свои руки. — Надо же было проверить…

— Это все не имеет значения! — снова встряла Борисова, пытаясь перехватить инициативу. — Твой диагноз неверен! Анализы это опровергли! А я… я поставила верный! У пациента редкая форма системного васкулита — криоглобулинемический! И если мы немедленно не начнем терапию, он умрет!

— Косоглазая идиотка! — прошипел у меня в голове Фырк. — Она еще и выпендривается! Сама же все подстроила, а теперь из себя спасительницу строит! Двуногий, сотри ее в порошок! Я хочу видеть, как она будет плакать!

— Алина права, Илья, — Сердюков, кажется, немного пришел в себя. — Результаты анализов были однозначны.

— Тот анализ, который вы видели, был подделкой, — ровным тоном заявил я. — И я настоял на повторном исследовании. У пациента не васкулит. У него тяжелая диссеминированная инфекция. Возбудитель — Mycobacterium Marinum. В простонародье — «Аквариумная гранулема».

На лице Алины Борисовой мелькнул неподдельный страх, быстро сменившийся растерянностью. Она была похожа на хищницу, которая, загнав жертву в угол, вдруг обнаружила, что это не добыча, а ловушка. И капкан с оглушительным щелчком захлопнулся.

И что самое странное — я не почувствовал злорадства. Скорее, глухую, тянучую досаду. Я ведь давал ей шанс, предлагал стать командой, учиться вместе. Но зависть и страх потерять престижное место оказались сильнее. Она сама выбрала этот путь, а я лишь осветил его со всех сторон.

— Более того, — продолжил я, обращаясь уже к Сердюкову, голос которого я слышал, но лицо которого было скрыто за пеленой моего гнева, — я требую официального разбирательства. Кто-то подменил результаты моего анализа. Я лично нашел настоящий образец биоптата в мусорном баке лаборатории и успел отдать его на повторное исследование.

— Подменил?! — голос Сердюкова дрогнул, но тут же обрел стальную жесткость. В его холеных чертах проступила холодная ярость руководителя, в чьем вылизанном до блеска отделении произошло ЧП. — Разумовский, это неслыханное обвинение! Но посмотри на монитор! — он ткнул пальцем в экран. — Пациенту становится хуже!

Это был их последний, самый слабый аргумент.

— Ему становится хуже, потому что лечение начало работать, — спокойно ответил я. — Это классическая реакция Яриша-Герксгеймера. Массовая гибель бактерий вызвала выброс токсинов. Это лишь доказывает мою правоту. А окончательное подтверждение, — я взглянул на настенные часы, — будет готово в лаборатории с минуты на минуту.

Я развернулся и решительно направился к выходу.

— Куда ты?! — отчаянно выкрикнула Борисова. — Пациента нельзя оставлять!

Я остановился. Ее попытка прикрыться пациентом, выставить меня безответственным эгоистом, была такой жалкой. Не оборачиваясь, я бросил через плечо:

— Пациент уже получает всю необходимую помощь. А вот нам, — я все-таки обернулся и в упор посмотрел на них, — нужно подождать результатов. И кое-кому — начать подбирать слова для разговора со следователем.

Выйдя из палаты, я не стал их ждать и пошел по коридору, слыша за спиной торопливые шаги. Мы шли втроем в звенящей тишине. Я — впереди. За мной, стараясь сохранять невозмутимый вид, шел Сердюков, на ходу отдавая какие-то резкие распоряжения персоналу. И последней, на несколько шагов отстав, почти невидимой тенью плелась Борисова.

Когда мы зашли в его кабинет, она попыталась проскользнуть к выходу.

— Борисова, сядь, — сухо бросил Сердюков, даже не глядя в ее сторону. — И оставайся здесь. До выяснения всех обстоятельств ты никуда не пойдешь. Будешь под моим присмотром.

Она беззвучно опустилась в кресло в углу кабинета, сжавшись в комок.

— В пыль! В порошок! — в моей голове от восторга заверещал Фырк. — Ты видел ее лицо, двуногий?! Видел?! Как будто ее только что из центрифуги достали! Зеленую, помятую и очень несчастную! Какая прелесть!

— Угомонись, садист, — мысленно осадил я его. — Нечему тут радоваться. Она же свой талант и карьеру в мусорный бак выкинула. Вместе с биоптатом.

Я сел напротив Сердюкова.

Он открыл на терминале карту Шевченко и уставился на экран. Время тянулось мучительно долго. И вот, наконец, система пискнула, оповещая о новом файле. Сердюков дрогнувшей рукой кликнул по нему. На экране открылся бланк.