Толпа ахнула, раздался единый выдох сотен людей. Женщины прикрыли рты ладонями, мужчины сжали кулаки. Волна гнева пронеслась над площадью.

— Чтобы я принял на себя ответственность за её предательство… Но это не главное!

Сделал драматическую паузу, выверенную до секунды. Дал напряжению нарасти, дал страху и гневу закипеть в сердцах слушателей.

— В обед наша столица… Дом… Место, где куётся право быть ханом, народом, монголами, наш Каракорум падёт! Они хотят сдаться джунгарам и перейти под их контроль. Сотни лет войн, и мы как нация, как государство растворимся. Навсегда! К этому вас готовили, чтобы вы стали слугами наших врагов!

Каждое слово — как удар молота, каждая фраза — точно в цель. Голос поднимался и опускался, создавая идеальный ритм. Обвинения — конкретные, угроза — понятная, предательство — очевидное.

Площадь взорвалась. Раздались крики, лозунги, рёв толпы — оглушающий, первобытный. Сотни кулаков взметнулись в воздух, лица искажены гневом и решимостью.

— Смерть предателям! Защитим Каракорум! Слава Хунтайжи! — выкрикивали люди.

Женщины плакали, прижимая детей к груди. Старики потрясали посохами. Молодые мужчины хватались за оружие, готовые убивать по одному слову принца.

Жаслан смотрел на меня и не мог поверить, его глаза — широко раскрытые, полные восхищения и шока. Не ожидал такого от своего наследника правителя.

Хмыкнул: «Если уж взялся за дело, то делай его хорошо». По-другому я не умею. Да и бонусы собираюсь за это попросить неслабые.

Пульс учащался, кровь стучала в висках. Я упивался моментом, властью, контролем над толпой. Повелитель умов, кукловод чужих эмоций, дирижёр хаоса.

Мы, кажется, привлекли стражу и военных. Отлично! Стражники — в доспехах, с оружием наготове — пытались протолкнуться сквозь толпу. Бесполезно. Живая стена из разъярённых горожан? Непреодолимое препятствие…

Команды офицеров тонули в рёве толпы. Угрозы игнорировались, сила встречалась силой. Монголы защищали своего принца. Пусть тут сейчас не все, но зерно посеяно, и через несколько часов о наследнике будет говорить столица. Посмотрим, как завтра получится сдать Каракорум джунгарам.

Залез на паучка и исчез, за мной последовал Жаслан. Мы уходили. Эффектный финал: появился из ниоткуда — исчез в никуда. Миф, легенда, история, которую будут рассказывать дети внукам. Прочь от площади, от ревущей толпы, от пылающего дворца.

Так, теперь тут почти всё. Нужно как-то вернуться в своё тело, и вот с этим одна из самых больших проблем.

Ветер свистел в ушах. Город — муравейник, разворошённый палкой. Люди бегали, кричали, сражались. Пожары вспыхивали в разных районах — искры от дворца разлетались, поджигая соломенные крыши. Мы уходили переулками.

— Туда, Великий! — шепнул Жаслан, указывая на неприметный дом.

Двухэтажное строение, крепкое: каменный фундамент, деревянные стены. Маленькие окна занавешены. Дверь, обитая железом.

Остановились у дома, слезли. Ноги коснулись мощёной дорожки, боль прострелила колени, спину. Я стиснул зубы.

Жаслан трижды постучал. Пауза, ещё два удара. Условный сигнал? Дверь открылась мгновенно, без скрипа. Хорошо смазанные петли — предусмотрительно.

Нас тут же впустили, без вопросов, без колебаний. Хозяин — невысокий, жилистый монгол со шрамом через всю щёку — низко склонился. Поза — почтительная, но осанка — военная. Бывший воин, может, офицер.

Следом склонилась полноватая женщина с испуганными глазами и сжатыми губами. Одежда — простая, но чистая, руки — натруженные, с мозолями. Не из знати, ремесленники.

Дети плакали — двое мальчишек лет пяти и семи. Обритые головы, испуганные глаза. Младший цеплялся за мать, старший стоял прямо, пытался быть храбрым. Не получалось.

— Великий хунтайжи, мой дом — твой дом, — произнёс хозяин, не поднимая глаз.

Голос — спокойный, размеренный, но в нём — напряжение, страх, осознание риска.

— Благодарю тебя, — ответил коротко. — Нам нужна комната. И никому ни слова.

— Понимаю, Великий. Всё готово, как приказал господин Жаслан.

Значит, конспиративная квартира, заранее подготовленная. Умно. Охотник думает на несколько шагов вперёд.

Мы прошли через прихожую — узкую, тёмную. На стенах — деревянные полки с глиняной посудой, на полу — выцветший ковёр с традиционным узором.

Кухня находилась в задней части дома. Это была большая комната. Очаг в центре, над ним — котёл. Запахи свежего хлеба, травяного отвара, чего-то мясного вокруг.

Упал на стул, деревянный, грубый, но крепкий. Ноги подкосились от усталости. Тело словно не моё, каждое движение — через сопротивление, каждый вдох — через боль.

Мне принесли одежду. Женщина поставила перед нами деревянные чаши с отваром, поклонилась. Вышла, уводя детей.