Змея выбросилась из окна второго этажа, в челюстях — оторванная человеческая рука с зажатым мечом. Ползун пронёсся по стене, волоча тело стражника, оставляя кровавый след. Двери дворца распахнулись, выбежали люди — полуодетые, с оружием, с факелами. Хаос, паника, страх на лицах. Они не видели нас, все взгляды устремлены на дворец, ставший смертельной ловушкой.

— Наш дом… — прошептал на ухо охотник.

Голос — дрожащий, полный боли и неверия. Для Жаслана это не просто здание, а символ его народа, его веры, его жизни.

— Это тот русский! — ответил я. — Он помогает нам избежать переворота и захвата власти.

Ложь — искусная, но необходимая. Направить гнев Жаслана в нужное русло, превратить ужас в решимость.

— Он…. — открыл рот монгол.

Слова не шли, только дыхание — частое, с присвистом — выдавало его волнение.

Шум, паника, крики, разрушения — это всё осталось за спиной. «Зуб за зуб, кровь за кровь», — мелькнуло в голове.

Чёрный дым поднимался над дворцом, огненные языки пламени вырывались из окон. Кто-то попытался сжечь моих монстров. Раздался звон стекла. Люди метались по двору — маленькие фигурки, беспомощные перед лицом смерти.

Паучок тем временем мчался прочь от дворца. По узким улочкам, между домами, под арками, в тени деревьев. Подальше от эпицентра хаоса, который я выпустил на свободу.

Жаслан стучал мне по плечам и указывал маршрут, а я думал. В целом немного не так, с большим риском и потерями, но всё в рамках запланированного. Основная проблема — это моё тело и душа. Хан сообщил мне: есть риск, что я не вернусь обратно. Старался об этом сильно не думать. А какие варианты сейчас есть? Только вперёд, там что-нибудь придумаю, как обычно.

Мы уже были на площади, меня направляли. Воины, тысячи воинов бежали в сторону дворца, люди выходили на улицы. Монгольская столица просыпалась — не плавно, не постепенно, а рывком, как от удара ножом. Городская площадь заполнялась стремительно. Мужчины в ночных одеждах, женщины с детьми на руках, старики, опирающиеся на посохи. Глаза — испуганные, непонимающие, руки, беспокойно теребящие одежду.

Небо на востоке ещё чёрное, но над дворцом — кроваво-красное зарево. Тёмные клубы дыма поднимались высоко в небо, закрывая звёзды. Треск пламени доносился даже сюда, на площадь. Крики, приказы военачальников, бряцание оружия. Топот сотен ног, бегущих к дворцу.

— Нам туда! — сказал Жаслан, указывая на угол площади. Безопасный проулок, укрытие — логичный выбор для беглецов.

— Нет, нам сюда! — улыбнулся.

Мысли выстраивались в чёткую схему. Тактика ясна, стратегия понятна.

Мы поднялись на платформу. Каменное возвышение в центре площади — место для публичных выступлений и казней. Три ступени вверх. Плоская поверхность — достаточно большая, чтобы вместить пять человек, по углам — каменные столбы с факелами. Идеальная сцена для того, что я задумал.

— Собирай людей. Как можно больше! — приказал я.

Жаслан замер. В глазах его отразилось сомнение, потом — понимание.

— Да, Великий! — поклонился и ринулся выполнять.

Охотник начал созывать людей. Голос — сильный, командный, руки — указывающие на платформу.

— Хунтайжи! Хунтайжи здесь! Слушайте Великого! — прокричал он.

Толпа отреагировала мгновенно. Головы повернулись, шепотки пробежали: «Принц? Живой? Здесь?»

Пропаганду тут устроили? Сейчас я вам покажу, что такое русская контрпропаганда!

Люди заметили своего хунтайжи. Охрана, воины — им сейчас не до этого тела, нужно спасать дворец.

Монголы собирались за несколько минут. Десятки, сотни, скоро — тысячи. Площадь заполнялась, как чаша водой. Лица направлены вверх, к платформе, глаза — широко раскрытые, уши — жадно ловящие каждый звук. Шёпот прокатывался волнами: «Хунтайжи! Он жив! Смотрите!»

Сука, как же всё болит и пульсирует. Встал в исподнем, по-нашему — в трусах. Тело — кусок отбивной. Идеальный образ мученика, страдающего правителя, жертвы заговора.

Выпрямился во весь рост. Плечи расправлены, несмотря на боль, подбородок вздёрнут. Взгляд — прямой, пронзительный, поза — властная, несмотря на раны.

— Братья! — обратился я. — Сёстры! Моя жена пытается захватить власть!

Голос — громкий, звенящий. Не мой, а принца, но интонации — мои: страсть, убеждение, воля. Толпа замерла. Тысячи глаз прикованы ко мне, тысячи ушей ловят каждое слово.

— Моего отца отравила она. Меня заключили в тюрьму и пытали. Посмотрите!

Повернулся медленно, драматично. Спина, исполосованная плетью, кожа в рубцах и свежих ранах, следы пыток — очевидные, шокирующие.