Не поленился и нарубил сухих веток, взгромоздив над телами небольшой курган для костра. На погребальном ковчеге должно быть тепло. Оттолкнувшись от берега, я запрыгнул на самый край, где оставалось немного места для живого. Уродливое самодельное весло, почти не тревожа поверхности озера, загребло воду. Управляться шестом было бы посподручнее, но чего нет, того нет. Впрочем, я не спешил. Обряд требовал уважения, а не легкомысленной торопливости. Я сам придумал его, сам же наделил смыслом, сам и исполню теперь, посвятив непонятно каким богам или демонам.

Нет, я не стал вдруг сентиментальным слюнтяем и в иных обстоятельствах без лишних затей бросил бы тела на прокорм местной фауне. Но в изменённом стимуляторами сознании я находил удовольствие в чувстве философской завершённости момента. Мы сами создаём себе идолов. Моим идолом, кажется, становилась смерть.

Остатки напалма, буквально капли на донышке фляги, но много ли надо, чтобы из искры родился маленький огонёк. Родился и вырос на оставленном для него угощении и потянулся к небу трепещущими язычками. Пожрав всё, до чего смогло дотянуться, пламя взревело от обиды и ярости. Пламя хотело добавки, ему всегда мало, но вокруг была только вода. Свободолюбивое по своей сути, оно рождается, чтобы погаснуть, запертое в искусственной клетке. Что я хотел увидеть в нём? А бес его знает. Просто стоял и смотрел, не замечая, как язычки пламени лижут исходящую паром одежду, не чувствуя, как трескучие искры обжигают лицо.

Когда оставаться стало невыносимо, когда едкий дым заполнял лёгкие, а боль от первых ожогов пробилась сквозь наркотическую блокаду, я сделал единственный шаг. Мягкая перина воды приняла горячее тело в свои объятия. Огонь красил её цветом свежепролитой крови. Здесь было хорошо и спокойно. Вдруг что-то тёмное заслонило обзор, когти впились в плечо, утягивая меня за собой, прочь из воды, прочь из уютной тёмной бездны, на твёрдую почву. Исторгнув из себя воду и пепел, я поднял взгляд, встретив чёрные буркала дверга. Кураш засмеялся своим неприятным клокочущим смехом:

— Человек хотел умереть?

— Наоборот, мой чешуйчатый друг. Человек начинает жить.

— Неплохо, Пересмешник. Очень неплохо, — прогремел Неизвестный, смахивая тело Гаспара с барной стойки, куда сам же его взгромоздил минуту назад. — Значит, этот дверг сделал за тебя всю грязную работу, ещё и сам доволен остался. Впечатляет!

— Верно. В глазах кобольдов он станет героем, хотя амбиции старика простираются много дальше. Взаимная выгода связала нас лучше любых клятв, ему просто не выгодно меня предавать. Не теперь, когда вопрос Лакконы почти что решён.

— Мы обязательно обсудим глубину твоих заблуждений, но как-нибудь в другой раз. Припоминаю, ты хотел услышать ответы, Пересмешник. Говори. Я постараюсь дать их тебе, насколько это возможно, — произнёс он, разливая пиво в бокалы. От души приложившись к пенному, я согласно кивнул:

— Ответы… Да, ответы бы не помешали. Знаешь, я ведь всё думал, на кой чёрт тебе понадобилось тело Первожреца? Этим ты, надо сказать, сильно усложнил мне задачу. А потом я нашёл карту, зашитую в подклад его куртки, и как будто бы начал понимать. Я не трогал её, если тебе интересно.

— Знаю.

— Но ведь всё дело именно в ней? В Маске Владыки?

— Всё дело в них, — охотно подтвердил Неизвестный. — Пять богов, пять тех, кто после богов, и пять артефактов, чтобы превзойти их всех. Красивая сказка, но мало кто знает, что они такое на самом деле.

— Что они такое? — хриплым голосом переспросил я, боясь спугнуть такую удачу.

— Осколки, — был мне ответ. — Владыка, Святой и Пересмешник, Воитель и Ткач — осколки того, что помнит, как было целым.

— А ты…

— А я — это я.

— Не понимаю, — простонал я, хватаясь за голову. Гудела та, как после недели запоя. Неизвестный понимающе покивал:

— Тут дело такое. Когда умирает заурядное смертное существо вроде тебя, обычно получается скучный труп. Иногда чуть менее скучный призрак, но всё равно ничего особенного во вселенском масштабе. Когда умирает бог — а боги, поверь, мрут достаточно часто, уже могут быть варианты. Если же случилось так, что гибнет демиург… А не пора ли нам, Владимир, перейти от закусок к десерту?

Я несколько раз быстро моргнул, и миражи воспоминаний расплылись, уступая место реальности. Антураж средневековой таверны сменился кичливыми интерьерами элитного ресторана. Григорий Карлович наконец-то покончил с салатом «Цезарь» и, манерно промокнув губы салфеткой, подозвал жестом прислугу:

— Мне кофе, как обычно, — мягко сказал он прилизанному человеку с тонкими тараканьими усиками. Официант, как и всё в этом месте, казался нарочитым до карикатурности, до гротеска. — Владимир, вы будете что-то заказывать? Здесь подают отличные десерты. Рекомендую попробовать ромовую бабу с карамелью и корицей. Чудо как хороша.