Ярмарки я любила еще с детства. Мы с бабушкой часто часами ходили по шумным рядам, пытаясь отыскать среди разнообразного товара то, что было нужно именно нам. И иногда отыскивали подлинные жемчужины — старинные книги, ценность которых никто не понимал, или привезенные из заморских стран специи, придававшие блюдам удивительный вкус.

И сейчас я была рада снова оказаться в этой праздничной суете. Хотя на этой прогулке я не искала ни специи, ни наряды, ни сладости. Я искала возможных больных.

Но проведя на Рыночной площади не меньше двух часов, я не увидела никого, кто был бы похож на заболевшего холерой человека. А мой желудок недвусмысленно намекал на то, что он не отказался бы от чего-нибудь вкусного.

А поскольку я как раз стояла неподалеку от прилавка со сладостями, то выбор был очевиден, и я купила посыпанный сахарной пудрой пирожок с вишней. Ох, какой восхитительный был у него вкус! Тесто так и таяло на губах!

— Вы только поглядите, Понс, какие красивые пироги тут продают! — услышала я за своей спиной тонкий детский голосок, показавшийся мне знакомым. — Вы не могли бы купить мне один из них?

Я обернулась. Сына герцога Лавальера я видела только раз, но сразу узнала его. На нем была красивая, но отнюдь не роскошная одежда, и среди этой разношерстной толпы он почти не выделялся. Должно быть, его светлость не хотел привлекать к своему сыну внимание.

Но как мог он вообще позволить ребенку сюда прийти? Ведь он же знал о той опасности, что нависла над городом! Я задохнулась от возмущения. Как можно быть столь беспечным?

Мальчик, почувствовав мой взгляд, посмотрел в мою сторону. И улыбка сразу же появилась на его тонких губах.

— Добрый день, мадемуазель! — воскликнул он, на удивление тоже меня узнав. — Рад вас снова видеть!

— И я рада, ваше…

Но он не дал мне договорить:

— Нет-нет, мадемуазель, зовите меня просто Аленом. Папа отпустил меня сюда только с условием, что никто не будет знать, кто я такой.

Сопровождавший мальчика мужчина, в котором я признала кучера его светлости, поклонился мне.

— А где же ваш отец, Ален? Он тоже на площади?

Но граф Крозье покачал головой:

— Нет, мадемуазель. Дело в том, что мадемуазель Рошен не любит ярмарки. Она говорит, что они могут нравиться только простолюдинам, — в голосе его звучит неприкрытое разочарование. — А вот я их как раз люблю! И я так ждал эту ярмарку, что папа не смог мне отказать! Мы с Понсом уже покатались на карусели. А вы еще не катались, мадемуазель? Ох, это очень весело! Но, к сожалению, у меня закружилась голова.

Он и в самом деле был очень бледен. И я подумала, что мне нужно будет поговорить с Валлен-Деламотом, чтобы он осмотрел мальчика повнимательней. Будь это ребенок из простой семьи, я решила бы, что всё дело в плохом питании. Но поверить в то, что сын герцога мог голодать, было решительно невозможно.

Теперь мы ели пироги уже вдвоем (Понс, как я ни пыталась его уговорить, от лакомства отказался), и наши губы были белыми от сахарной пудры. Ярко светло солнце, и на площади было тепло. И я почти забыла о том, ради чего сюда пришли, когда неподалеку от нас вдруг раздался крик:

— Помогите! Помогите!

Мы бросились туда. Толпа чуть расступилась, и в центре импровизированного круга я увидела стоявшего на четвереньках человека, которого тяжело рвало.

— Пить! — хрипло попросил он в перерыве между рвотными позывами.

— Я врач! — крикнула я и обратилась к толпе: — Отступите на несколько шагов!

Мужчина попытался подняться с колен, но не смог. Я быстро надела маску и склонилась к нему.

Бледная кожа со странным пепельным оттенком, запавшие глазные яблоки, темные круги вокруг глаз, чуть посиневшие уши, губы и нос.

Это была холера!

— Месье Понс, — я посмотрела на кучера его светлости, — немедленно уводите господина Алена с площади!

Я судорожно пыталась понять, что мне следует делать. Стоит мне только сказать про холеру, как на ярмарке начнется паника. На площади собралось несколько тысяч людей, и если все одновременно кинутся прочь, начнется такая давка, что кого-нибудь непременно затопчут.

А ведь мне нужно найти еще тех людей, кто приехал в город с этим мужчиной. Они тоже наверняка заражены. Как, возможно, и все, с кем они общались.

От свалившейся на меня ответственности мне стало не по себе. Захотелось, чтобы на площади оказался кто-то, кто сумел бы принять правильное решение.

Но я тут же строго отругала себя за малодушие. Я же хотела, чтобы меня воспринимали настоящим врачом. Так вот, пожалуйста, действуй как врач, а не как барышня из пансиона благородных девиц.

— Этот месье отравился! — громко крикнула я с любопытством взиравшей на меня толпе. — Мне нужно знать, что он сегодня ел! Это может кто-то сказать?