Однако на сей раз хозяин вагона обрушился с критикой уже на своего секретаря:

— Не понимаешь «почему»? А кто первым заговорил про национальный позор в случае, если мы спустим большевикам разгром Шернера в Лемберге?!

Однако приступ ярости оказался довольно коротким — фюрер быстро взял себя в руки, продолжив уже совсем иным тоном:

— Впрочем, все это было бы не так и болезненно, не будь это правдой… Армии уже достаточно потери фон Фрича и отставки фон Бломберга. Моё бездействие в ответ на столкновение в Лемберге генералы не простят…

И тут же перевод темы разговора в совершенно иное русло:

— Рудольф, теперь нам жизненно необходимо донести до Невилла такую простую, но столь важную мысль: если бритты хотят поучаствовать в разделе России и урвать себе вкусные куски… То во-первых, англичане обязаны лишить всякой поддержки Кароля II — тем самым мы ускорим приход к власти Антонеску и «Железной гвардии». Румынская нефть обязательно потребуется нам в войне с Россией!

Гесс лишь молча кивнул, соглашаясь с фюрером, в то время как тот продолжил:

— Во-вторых, финны должны предоставить нам не только плацдарм для наступления на Петербург — они также обязаны вступить в войну на нашей стороне. Пусть английский посланник постарается убедить Маннергейма… В-третьих, польское правительство должно костьми лечь, но не дать своим воякам драться в союзе с большевиками, как в Лемберге! И, наконец, в-четвертых — если хотя бы один английский или даже французский бомбер ударит по нашим промышленным объектам в Рурской области, то джентльменскому соглашению конец. Тогда я вспомню, что Англия официально объявила нам войну — и тогда немецкие подлодки начнут в Атлантике свободную охоту!

— Плеть и пряник, мой вождь, плеть и пряник… Но я уверен, что лорд Чемберлен не проявит сейчас столь преступной политической близорукости!

— Очень на то надеюсь…

… — Швыдче, швыдче работайте! Время дорого, времени у нас в обрез!

На самом деле ляхи не нуждаются в моих понуканиях — запасники копают на совесть, оборудуя целую сеть разветвленных траншей с отсечными ходами, укрытиями в виде «лисьих нор», запасными позициями, спешно укрепляя деревом стенки окопов. Отдельные группы роют специальные танковые капониры — там, где кроны деревьев наиболее густо смыкаются над головой; чтобы спрятать крупную боевую машину по самую башню (а БТ-7 габаритами не сильно-то уступает «тридцатьчетверке»), необходимо вырыть довольно большую яму! Да ещё и оборудовать её спуском-аппарелью…

У меня осталось меньше половины танков — из которых свыше трети получили серьёзные повреждения. У комбата Акименко и в группе Чуфарова в общей сложности уцелело всего пять танков — из четырнадцати, начавших штурм высоты. Советские конструкторы хоть и усилили броню на БТ-7, но немцы расчетливо подпускали наши машины на близкую дистанцию — и били в упор, наверняка. Сказалась и насыщенность егерей пушками — каждую высоту защищало по восемь «колотушек» и два зенитных автомата. Плюс мины и некоторое число трофейных противотанковых ружей, кои сами поляки не успели толком освоить…

Увы, атака на высоту 324 «бескровной» также не получилась. Имея в своём распоряжение по взводу танков (три машины у Кругликова и две у Михайлова), а также два пушечных бронеавтомобиля и два старых польских «Рено», ротные потеряли в атаке ещё три «бэтэшки». Один танк сгорел с целиком накрывшимся экипажем, одна машина выбыла с напрочь разбитой ходовой — в ней погиб механ, но башнер и командир машины сумели вовремя потушить «бэтэшку»…

Третьей порвали гусеницы связкой гранат, повредив ведущее колесо — а обездвиженный танк поймал болванку в сочленение башни и корпуса! После чего башня перестала поворачиваться… Экипаж машины не иначе в рубашке родился: танк не сгорел после прямого попадания — и никто не добил обездвиженную машину. Более того, застрявшую болванку после удалось выбить кувалдой — а гусеницу натянуть за счёт траков с разбитых танков.

Увы, в отсутствие рембригады, худо-бедно удалось починить ещё лишь две машины — силами самих танкистов. То есть справились там, где ремонт ограничивался натяжением гусениц… А так, в драке за вторую высоту накрылся ещё один пушечный броневик и «реношка», неизвестное число польских танкеток. Уцелевшие машины с бронедрезин с пеной у рта забрал командир «Смелого»… Зато в качестве трофеев нам перешли три противотанковых пушки. Правда, только одна с уцелевшей панорамой — но целиться наши могут и через ствол, по трассеру… За отсутствием другого оружия «безлошадным» артиллеристам сгодятся и трофейные «колотушки».

И все же большую часть машин с разбитой ходовой и неисправным мотором можно использовать в качестве неподвижных огневых точек; мы отбуксировали их в капониры. Корпус скрыли землёй — а над поверхностью теперь торчит лишь башня, для верности обешанная мешками с грунтом… Такие огневые точки с башнями от Т-26 вовсю устанавливаются на старой границе, так называемой «линии Сталина». А мешки с землёй на танке — это ноу-хау янки, они так защищали свои «Шерманы» от фаустпатронов. У немцев куммулятивных снарядов пока вроде нет (слава Богу!) — но чуется мне, что такой мешочек все равно способен чуток погасить удар бронебойной болванки калибра 37 миллиметров.