За недолгой схваткой я наблюдал в бинокль с небывалым напряжением — с высоты открывался отличный обзор, и какой-то частью себя я мог бы подумать даже, что смотрю очень правдоподобный фильм о войне. Еще бы не переживать так за «своих» по ходу «фильма»… Напряжение бешенное — а что будет, когда фрицы начнут полноценный штурм высоты?! Ведь не зря же разведка их сходу поперлась именно к «Кортумовой горе»…

Тем не менее, и танк Чуфарова успели загнать в капонир — и людей мы покормили. Я с аппетитом навернул теплой еще гороховой каши, приправленной мелкими кусочками растопленного сала и еще более мелкими кусочками мяса. Тем не менее, в моем котелке оно было — следовательно, имелось и в прочих солдатских котелках. Вполне себе съедобно, если не сказать вкусно — и точно очень нажористо.

Я отправился к «солдатской» полевой кухне по двум причинам — во-первых, реально очень хотелось есть! Во-вторых, когда командир делит с бойцами трапезу, ест с ними из одного котла, это как-то подбадривает подчиненных, сближает их с офицером. Хотя с другой стороны, прочим командирам ведь никто бутерброды не присылал, оставшиеся ротные также потянулись к котлам с кашей и чаем… Но ведь я мог отправить за кашей и посыльного, верно — как сделал Акименко? И вот когда по кружкам уже начали разливать сладкий крепкий чай, я вдруг услышал пока еще неясный гул моторов с севера — гул моторов в небе.

— Во-о-оз-дух!!!

Наблюдатели упредили родившийся в моей груди крик, уже готовый сорваться с губ — и я, выплеснув остатки чая на примятую траву, быстро оглянулся: до КП, расположенного ближе к южному скату высоты, осталось метров четыреста, а полевую кухню вывезли к самым траншеям. Осилю оставшееся до командного пункта расстояние прежде, чем налетят бомберы?

Ой, сомнительно…

— Не паниковать! Разойтись по окопам, занять огневые позиции! Пулеметчики, бронебойщики — по приближении самолетов противника открыть огонь по врагу! Остальным бойцам — залечь в «лисьих норах»!

Кричу я на пределе возможностей голосовых связок и собственно, легких; впрочем, как таковой, особой паники не наблюдается. Разве что польские солдаты с бледными от напряжения лицами принялись готовить полевую кухню к транспортировке, бестолково суетясь вокруг ее — на что я махнул тыловикам рукой:

— Не успеете бежать! Прячьтесь со всеми в окопах!

Поняли, закивали, поспешили к траншеям… К последним бодрой рысью устремились и кавалеристы, спеша занять закрепленные за каждым взводом позиции. Следом, быстрым шагом двинул и я, взволнованно поглядывая на небо… А потом сбившись, замер на месте, просто не веря своим глазам: на горизонте одна за другой проявляются стремительно приближающиеся точки, принимающие очертания самолетов. Не один, не два и не три — десятки! Как на картине В. Ф. Папко, «Даже не снилось. 22 июня 1941 года»… Я как та бабушка с ведром во дворе замер, с отчаянием наблюдая за тем, как идут в нашу сторону бомберы — не меньше полка.

Не знаю, сколько я так простоял — секунд десять, двадцать… минуту? Понимание того, что немцы такими силами не оставят на «Кортумовой горе» ничего живого, лишило меня всякой воли и душевных сил; польские тыловики, было спустившиеся в окопы, со всех ног побежали назад! За ними потянулись уже и первые бойцы — и по-человечески я их прекрасно понимаю: налет такими силами врага сродни десятиметровому цунами, неудержимо приближающемуся к берегу… Но ведь если цунами гарантированно смоет на берегу все живое без всяких шансов, и ничего ты ему не сделаешь, бессильно принимая конец — то в самолеты можно стрелять, их можно сбить! Хотя бы парочку, чтобы счет открыть, чтобы хоть как-то за себя отомстить…

Все равно ведь «лаптежники» долетят до высоты раньше, чем бойцы успеют эвакуироваться. А в траншеях хоть какие-то шансы, хоть кто-то уцелеет!

Вид начавших в панике бежать кавалеристов привел меня в чувство — и, рванув тэтэшник из кобуры, я трижды выстрелил в небо:

— Отставить бегство! На склоне вас из пулеметов посекут гарантированно, бомбами закидают без шансов! Занять позиции, по приближающемуся врагу — открыть огонь!

Пара трусов, потерявших способность трезво мыслить и совершенно переставших соображать, все равно пробежали мимо… Стрелять им в спины я не стал — просто не смог бы шмальнуть в своих. Только плюнул в след да громко выкрикнул:

— Трусов ждет трибунал! А все настоящие мужики будут за себя драться!

Как ни странно, мой крик остановил порыв большинства, бойцы чуть пришли в себя. Я же спустился в траншеи, мысленно похвалив себя за решение сходить к полевой кухне… И с удивлением отметил, что самолеты-то немецкие вроде как следуют мимо города, взяв курс на юго-восток — не иначе как в сторону шоссе Тарнополь-Львов.

И хотя я с ходу догадался, куда и зачем летит армада «юнкерсов», все же на сердце стало чуть легче — не нас, выходит, прямо сейчас будут без шансов равнять с землей. Не нас… Еще успел подумать, что перед каждым авианалетом немцы посылали вперед воздушный разведчик-«раму», а мы ничего такого в небе не замечали. Или «фокке-вульф» сто восемдесят девятый ещё не приняли на вооружение? Впрочем, все равно какой-нибудь другой разведчик появился бы в небе, тот же сорок пятый «хейнкель».

Однако в этот же миг от воздушной армады бомберов отделились два звена «лаптежников», двинувших в сторону нашей высоты — напрочь оборвав мои рассуждения.

Ох, рановато все же я расслабился…

— Бронебои, пулеметчики — к бою!

Шесть самолетов, побарахтаться вроде можно, верно? В прошлый раз на город налетела полноценная эскадрилья, сейчас вдвое меньше бомберов… Правда, остановили врага наши «ястребки» — но где они сейчас? Хотя… Вдруг, как тогда появятся от земли, приближаясь к «юнкерсам» снизу?